Том 3. Крылья ужаса. Мир и хохот. Рассказы - [29]

Ксюша, Ксения, родная сестра, жила рядом, в десяти минутах бегом, и, перепуганная, пухленькая, она скоро явилась.

Алла бросилась ей на шею, надеясь на родство.

— Ксюшка, спаси, я сошла с ума, или, наоборот, мир спятил! — только и произнесла она.

— Чаю надо выпить, чаю, хорошего, крепкого, и все пройдет! — пробормотала, полуобомлев, Ксюшенька. Потом опомнилась:

— Скажи, что? что случилось? Кто? Что?

— Стасик ушел!

— Как? Ни с того ни с сего? Он спятил?

— Хуже того! В зеркале он остался. Если не боишься, пойдем в квартиру.

Ксюшенька взглянула ей честно в глаза:

— Ты же знаешь, я многого боюсь! — воскликнула она, похолодев.

— Но все-таки зайдем. Вдвоем не страшно. И тут же позвоним кому-нибудь из наших…

— Звонить надо Нил Палычу Кроткову. Без него в замогильщине не обойдешься, — брякнула Ксюша, заходя в переднюю.

И тут же раздался телефонный звонок. Странно-скрипучий, неживой, но полный знания голос прокаркал, что морг пока пустует.

Алла бросила трубку и, забыв о смерти, ринулась в глубь квартиры.

Ксюша, побродив по коридору, спохватилась и позвонила Нил Палычу Кроткову.

Алла, побледнев, вышла из гостиной и произнесла:

— Вещички-то уже не так стоят… Слоник на столе не туда повернулся, я точно помню — он в дверь смотрел, а теперь в окно. Часы, часы сдвинуты! — ее голос дрожал. — Оно не так, как было до того.

— Что оно?! Время, время-то сколько? — запричитала Ксюша.

— Какое время? Времени нет! — вскрикнула Алла. — Все приостановлено!

— Да не все, что ты бредишь? Давай-ка я взгляну в зеркало.

Ксюша подошла, чтобы посмотреть на себя, таинственно любимую, и тоненько взвыла, отбежав. Она увидела себя — да, да, это была она, Ксюша внутренне почувствовала это, — и на нее глядел толстый мальчик на игрушечном коне, с сумасшедше-изнеженным лицом.

— Смерть моя! — утробно отшатнулась Ксюша на диван.

Алла подскочила, стали разбираться — что, как, почему… и расплакались.

— Разум покидает мир, Ксения, — медленно проговорила Алла и поцеловала сестру в щечку.

— Кошку, кошку сюда! — пробормотала в ответ Ксения, — кошки все поймут.

В это время в дверь осторожно постучали — Нил Палыч Кротков никогда не звонил в квартиру, а всегда стучал.

— На мой стук и мертвые откликаются, — шамкая, говорил этот прозорливый, по слухам, старичок.

И он вошел: болотный какой-то, потертый, в шляпе, с седой копной волос и голубыми остановившимися глазками, какие были у него, наверное, еще до рождения на свет.

— Нилушка, спаси! — бросилась к нему Ксюша. И сестры наперебой, Ксюша — подвизгивая и подвывая, Алла — вдруг холодно и интеллектуально, стали раскрывать происшедшее старичку.

Нил Палыч помолчал, только чмокнул и опустошенно поглядел на сестер, как будто их не было. И осторожно стал осматривать квартиру; сестры же смирно сидели на диване, как будто их прихлопнули неземным умом.

— Ох, горе, горе! — только приговаривала Ксюша машинально.

Откуда-то из углов доносился голос Нил Палыча:

— Все понятно… Все на месте… Еще Парацельс говорил…

Но особенно Нил Палыч упирал на то, что ему все понятно.

Подошел к зеркалу, заглянул, крякнул, но не упал, устоял все-таки на ногах. Пробормотал только по-черному:

— Ничего, ничего… Это все я предвидел… Я так и думал… Альберт Великий в этих случаях…

И вышел, шаркая ножками, куда-то в сторону.

Сестры, встряхнувшись, словно от высшей пыли, поползли за ним, но тут Алла весело-безумно вскрикнула:

— Тень, тень его! Тень Стасика моего!

И Ксюша увидела на стене за спиной Нил Палыча огромную тень зятя своего, мужа сестры.

Но самого Станислава Семеновича, увы, нигде не было, да и тень кралась непомерно огромная, словно отделившаяся от своего создателя и источника. И, сама по себе, она ползла по стене за Нил Палычем, точно готовясь обнять его — широко и навсегда.

На крик Нил Палыч обернулся, и дорожденные, голубые глаза, будто выскочившие из самих себя, говорили, что дело плохо.

— Где Стасик-то, где сам Стасик? — заметалась Алла, бегая из комнаты в комнату и заглядывая даже под кровать.

Ксюша же опустилась перед тенью на колени, словно каясь ей.

— Прости нас, Стася, прости, — вырвалось из ее уст.

И тут Нил Палыч подпрыгнул. В жизни он никогда не прыгал, а тут подпрыгнул.

— Вот этого я не ожидал! Все теперь непонятно! Какой же я дурак! — заголосил он резвым, не стариковским, а даже полубабьим голосом. — Все сместилось!.. Боже мой! Боже мой! Как же я не понял непонятное! Боже мой!..

И он истерично заторопился к выходу.

— Какие тут тайные науки! Ни при чем тайна!.. Все ушло, все перевернулось!! Это же ясно было видно в зеркале!.. Ну и ну!

И, схватив себя за ухо, Нил Палыч выскочил из квартиры.

Сестры обалдели. Вдруг наступила тишина. И они тоже замолкли.

Внезапно сестры почувствовали, что тишина благосклонна. Они осторожно стали ходить по квартире; все затихло, как после катастрофы. Заглянули в зеркало: там на удивление все нормально, словно мир опять получил разрешение временно быть.

Сестры облегченно разрыдались.

— Я поняла, с каждым новым рождением я буду все изнеженней и изнеженней, — сказала наконец Ксения. — Пока не растекусь по вселенной от нежности.

— Что ты говоришь, золотко, — сказала Алла, она была чуть постарше сестры и жалела ее часто ни с того ни с сего. — От все большей и большей изнеженности ты будешь, наоборот, сосредоточиваться, станешь бесконечным и нежным центром… И меня втянешь в свое нутро, — улыбнулась Алла своим мыслям.