Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы - [55]

Женщина положила ему на плечи свои убийственные руки, нежно наклоняется к нему. Вдруг страстным движением она погружает свои пальцы в его волосы на висках, как бы желая поцеловать его; он бледнеет, закидывая голову назад.

Комнена(почти опьяненная, тихо, медленно). Ах, твое мужество, что поет оно! Твоя кровь полна пения… Разве не в тебе теперь вся мелодия мира? Нет вещи, в которой было бы заключено столько музыки, сколько в возрастающем мужестве. Я ее слышу, я ее слышу…

Она поддерживает его голову и обдает его своим дыханием. Молчание.

Ты дрожишь?

Фламма(надорванным голосом). От жажды тебя…

Вдруг с улицы доносится громкий голос.

Голос. Фламма!

Фламма вздрагивает, освобождается от женщины, дрожа.

Фламма. Кто зовет меня?

Голос. Фламма!

Комнена. С улицы.

Фламма(подходя к окну, чтобы выглянуть). Как будто голос Эрколе Фиески.

Открывает, выглядывает. Комнена у него за спиной. Солнце заливает их, вода искрится между ними.

Голос. Фламма!

Фламма. Кто зовет меня?

Голос. Труп Марко Аграте лежит у твоей двери.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Комната созерцателя, стены ее заняты высокими дубовыми книжными шкафами, отделенными друг от друга полосами эмблематических обоев, над шкафами, в виде рамки, тянется украшение из фестонов и бычьих голов. В стене на заднем плане — четырехугольное отверстие, ведущее в коридор, составленный из широких стекол, как стенки аквариума, обращенный к солнечной террасе. Снаружи, за стеклами, раскинулся большой розовый куст, весь усыпанный бесчисленным количеством пурпурных роз. Вечерний свет проникает сквозь завесу из листьев и цветов, четко выделяя эту просвечивающую ткань до мельчайших шипов, до тончайших прожилок, раскрывая в них естественную гармонию с такой полнотой, что этот пылающий куст — в противоположность внутренним формам глубокой комнаты — принимает почти сверхъестественную красоту, вид чуда или видения.

Явление первое

Руджеро Фламма стоит, облокотившись о заваленный бумагами стол. Даниэле Стено сидит несколько в стороне. Юноша, вошедший через коридор, стоит в освещенном отверстии выхода, выделяясь на фоне пылающего розового куста. Он пристально смотрит на диктатора.

Фламма(улыбаясь). Так ты пришел издалека, открыть мне тайну…

Юноша. Да, одному тебе.

Фламма(улыбаясь). Ужасную тайну?

Юноша. Увидишь.

Фламма(улыбаясь). Там составляется заговор против чудовища? Ну, рассказывай, вестник ветра!

Юноша. Тебе одному.

Фламма(улыбаясь). Ты видишь меня? Кажется, что ты смотришь на меня и не видишь. У тебя ослепленные глаза.

Юноша. Я тебя вижу.

Фламма. Так скажи свое слово, безбородый гонец.

Юноша. Тебе одному.

Фламма(оборачиваясь). Стено, хочешь оставить меня наедине с этим таинственным мальчиком?

Юноша, воспользовавшись минутой, когда диктатор оборачивается, вдруг выхватывает из-под платья кинжал и бросается на Фламму. Даниэле Стено, который был настороже, прыжком наскакивает на него, останавливает его руку, обезоруживает, отталкивает. Фламма остается на прежнем месте, спокойный.

Ты хотел убить меня?

Юноша(тяжело дыша). Убить.

Фламма. Почему?

Юноша. Потому что какой-то голос кричал мне: «Иди и убей».

Фламма. Хриплый голос, с запахом вина?

Юноша. Нет, чистый.

Фламма(улыбаясь). Доносившийся из-под земли или с высоты?

Юноша. Со всех сторон.

Фламма(улыбаясь). Значит, ты орудие Бога! Хочешь пить? У тебя должна быть жажда. Лихорадка сжигает тебя.

Юноша. Я не пью твоей воды.

Фламма подходит к нему и несколько мгновений всматривается в него напряженно.

Фламма. Взгляни на него, Стено. Львенок. У него крепкий рот. Он, должно быть, привык пить из истоков рек.

Он хочет положить руку на плечо неизвестному, но последний, вздрогнув, отступает назад, чтобы не дать прикоснуться к себе.

Ступай, я тебя не трону. Ты свободен. Никто не удерживает тебя. Ступай куда глаза глядят. Проводи его до выхода, Даниэле, пожалуйста.

Юноша быстро исчезает, убегает вдоль стеклянной стены. Даниэле Стено следует за ним. Фламма остается несколько мгновений сосредоточенным, устремив глаза в сторону ушедшего; розовый куст, с уменьшением вечернего сияния, начинает менять цвет. Затем Фламма идет, останавливается, замечает сверкающее острое оружие на столе, куда положил его друг, берет кинжал, осматривает. Даниэле Стено возвращается в комнату.

Стено. Он убежал. Был вне себя. «Другой придет», — сказал он мне, уходя. «У меня тысяча братьев». Он — безумный…

Фламма. У него бред возмужалости: безумие, которое вызывается диким медом. Каким видели меня его глаза? Он казался ослепленным. А все эти огненные розы, что сверкали за его головой? Он видел их? Если бы он заколол меня, я унес бы с собой в темноту пророческое видение. Ты лишил меня прекрасной смерти, Даниэле. Я думаю, что он нанес бы мне меткий удар, если бы ты не удержал его. Благодарить ли мне тебя?

Стено. Ты должен еще жить.

Фламма. Да, но не продолжать жить, начать жить, на что я и способен. Ты думаешь, что от ужасного труда моя душа стала сумрачной и тупой? Я чувствовал какое-то очарование в этом юном носителе смерти. Я не раз встречал на своем пути эти глаза, полные бессознательности и бесконечной фатальности. Он бродил здесь в округе в последние дни. Я дал ему пробраться прямо ко мне… Ты поймешь, Даниэле, если я тебе скажу, что я чувствовал в нем что-то братское, отдаленное? Мне приходилось улыбаться и почти хохотать недавно, чтобы не поддаться влечению своего сердца. Ах, он достоин был радости убить меня, так как открыл мне в одно мгновение, что наиболее глубокий корень моей жизни еще не тронут и что я мог бы начать жить снова: я, каким ты меня видишь, я, кто уже дал свой плод, кто уже весь раскрыт, кто уже, по-видимому, исчерпан, окончательно опустел и полон отчаяния!