Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы - [139]

Фаледра переступает первую тунику, упавшую к ее ногам, и направляется к лежавшему на земле луку. Сильная дрожь прерывает неподвижность Гратико; он выпрямляется, как бы собираясь соскочить на землю.

Ты должен выслушать еще и вот что: некий муж и его родной брат — разве оба они не идут к одной и той же блуднице?

Гратико вскакивает.

Базилиола. Ты должен, наконец, раздробить ему челюсти!

Траба. Знай и это. В священном месте она осквернила Евангелие при соучастии брата твоего Серджо Беспалого.

Женщина быстро поднимает лук.

Базилиола. Ложь!

У нее нет стрел. Обращается за ними к стрелкам.

Траба. В Божьем доме они выпили вино покаяния.

Базилиола. Ко мне, ко мне, Флока!

Гратико бросается к обезумевшей от ярости женщине, чтобы обезоружить ее.

Траба. Она его новая диакониса. За решетками алтарей она принесет жертвы позору.

Гратико схватывает лук; она сопротивляется, стараясь вырвать его.

Базилиола. Оставь меня! Оставь меня! Я не хочу его убить. Хочу лишь, чтобы он простерся ниц. Я поражу его в колено. Неужели ты защищаешь посланца Эмы? Оставь! Ты сломаешь мне руку! Это тебе так не пройдет.

Гратико обезоруживает ее и спокойно обращается к изобличителю.

Марко Гратико. Праведник Божий, я выслушал тебя. Смотри, вот я ломаю лук, но уходи же теперь и не говори больше. (Ломает лук и бросает его на землю.) Посланник Илии, у тебя суровое лицо и непокорный затылок, но мой взгляд суровее твоего, а затылок мой непокорнее. У меня трехконечный багор и щит, обитый семью кожами. Пока ты кричал, выпала игральная кость и со звоном покатилась по земле. Уходи же и живи среди водной пустыни, поверни лицо к востоку и жди. Вороны принесут тебе мою весть.

Пророк уже скрылся. Несколько мгновений Гратико провожает его взглядом, потом обращается к начальнику стрелков.

Следуй за ним со своим отрядом, Симоне Флока. Водвори его в барке Аррия Барба, которая отчалит к Констанции. Своей головой ты отвечаешь мне за него.

Стрелки повинуются трибуну и удаляются. Вал Темной Ямы остается без охраны. Над черными соснами нависает тяжелая темно-синяя туча, покрывая землю своей тенью, напоминающей глубокий беззвучный водоворот, в который кажется погруженной эта местность. Фаледра отходит к алтарю Наумахов. Прислонившись к третьей колонне под миртовой гирляндой, неустрашимая женщина улыбается; трибун, бледнея, подходит к ней.

Базилиола. Властитель, не дашь ли ты мне своего плаща, чтобы прикрыться? Я слишком обнажена.

Прислоняется затылком к порфирной колонне, из узких щелей опущенных ресниц струится ее медленный взгляд, уничтожающий всякое враждебное намерение. Герой уже возле нее и обращается к ней, приблизивши свое лицо к ее устам.

Марко Гратико. Нет, не лишай меня последних сил. Не говори больше, не дыши больше, не противопоставляй более своей жизни моей, не дави меня своею тяжестью: она весит больше, чем тысяча локтей воды, которую я хочу иметь своей могилой (ведь я мог бы уже лежать на дне слепого моря!). Не спрашивай, куда ты еще можешь вонзить свои тернии, к какому месту приложить свои раскаленные печати. Напрасно, напрасно пытаешься еще больше затянуть узлы. Я не могу больше видеть тебя такой.

Базилиола. Как бледен ты, властитель!

Марко Гратико. Довольно с меня тех дней, что не имеют более ни зари, ни вечера, ни молитв, ни справедливости, ни победы, — тех дней, что наполнены всецело тобой, словно томительным зноем; наполнены тобой, словно неугасимым нечистым огнем; наполнены твоим безумием и моим стыдом; погружены в ужас и превратились не в ночь, а в какой-то шлак всего, что было в них перемешано и изъедено презрением и безумием — в сумрачный пепел, питающий под темной оболочкой угрозу зловещих планет.

Базилиола. Как близко ты подошел… слишком близко! Смотри, ты дышишь почти у самых губ моих.

Марко Гратико. Ах, если бы я мог сдавить на этих губах твою жизнь, как этот лук в твоих руках; не сломать ее, но обречь ее на бесконечные муки; придушить ее, но не дать ей угаснуть; превратить ее в сплошное зло, которое терзало бы твою душу, но не вырвало бы ее с корнем, чтобы ты, живя, не оскорбляла живых, и, умирая, не оскорбляла мертвецов.

Базилиола. Ты погрузил свои руки в мои волосы.

Марко Гратико. Да, но я делаю это в последний раз, чтобы ты вспомнила тот день, когда надо мной, попавшим в сети, вились они и шипели; так разливается пожар, раздуваемый встречными ветрами, когда огненная стрела падает на палубу и весь корабль с треском пылает, покрывая горящими обломками скованного раба.

Базилиола. Ты чувствуешь? Тебе не знаком еще этот аромат. Эту эссенцию приготовляет Кордула, смешивая ладан и сандал с амброй.

Марко Гратико. Почему ты говоришь и улыбаешься так, как говорит и улыбается та, что издевается над огоньком, вспыхнувшим в крови отрока? Ведь ты знаешь, что мои руки умеют убивать, что я мог бы этой прядью волос сдавить твое горло, в котором горит пламя твоего дыхания и которое в то же время нежно как горло голубки.

Базилиола. Я еще не сказала тебе своей тайны. Тебе еще не известны мои замыслы.

Марко Гратико. Действительно ли ты — та, какой громко называл тебя праведник Божий? Когда родилась ты? Чье молоко вскормило тебя? Почему это после стольких превращений на твоем лице нет морщин! Скажи, о, скажи мне свою тайну! Почему женщины, которые прислуживают тебе, зовут тебя Дионой, воспевая твою чарующую красоту? Неужели ты в общении с язычниками.