Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы - [103]

В продолжение этого рассказа кровожадный инстинкт понемногу овладевает им, и он переживает весь ужас той ночи. Он останавливается в состоянии, близком к обмороку, но быстро приходит в себя и с иронией смотрит на ошеломленного товарища.

Вирджинио. Коррадо!

Коррадо. Что с тобой? Ты взволнован.

Вирджинио. Да. Мне жаль тебя.

Коррадо. Тебе показалось, что я мог стать вором. Что за мысль? Ты ждешь теперь страшного признания?

Смех искажает его губы.

Вирджинио. Мне кажется, ты нездоров.

Коррадо. Это потому, что я рассказал тебе бесовский сон?

Вирджинио. В тебе что-то странное.

Коррадо. Что именно?

Вирджинио. Не знаю. Но ты все говоришь, говоришь, а я чувствую, что слова твои вертятся вокруг невысказанной мысли.

Коррадо. Одно дело мысль, другое — действие, и третье — представление о действии. Вокруг чего же я верчусь?

Вирджинио. Коррадо, умоляю тебя, прекрати эту иронию по отношению к другу, чувствующему в тебе скрытый ужас и желающему приблизиться к твоему сердцу.

Коррадо. Признайся, ты заподозрил меня?

Вирджинио. Заподозрил? В чем?

Коррадо. В том, что я ознаменовал годовщину на манер сомалийцев.

Вирджинио. Что ты говоришь? Почему ты упорствуешь и скрываешься за этим лживым смехом? Ты страдаешь.

Коррадо. Ты видишь, что не можешь скрыть своего волнения.

Вирджинио. Я уже много лет твой друг и брат. Я чувствую, что ты в опасности.

Коррадо. В какой опасности?

Вирджинио. Я вспоминаю то, что ты говорил о заключенном: что он озлобляется или в безумии приобретает свободу.

Коррадо. Действительно, я ищу свободы. Я порвал с прошлым, я решительно сорвал прежнюю маску точно так же, как ударом ружейного ложа обращают в бесформенную массу лицо пленника. Теперь начинается мое полное одиночество. Я уже не могу быть твоим другом.

Вирджинио. Почему же ты отрекаешься от меня?

Коррадо. Потому что, если ты хочешь иметь друга, ты должен бороться за него.

Вирджинио. Когда я борюсь против тебя, то чувствую себя ближе к твоему сердцу.

Коррадо. Ты борешься против моего взгляда на смысл жизни. Для тебя жизнь — обязанность, так? Для других это — предопределение, для третьих — обман. Для меня же она испытание, предмет исследований, это ряд рисков и побед. То, что ты называешь моей жизненной задачей, требует воинственного духа и самой грубой внешней оболочки. Во имя этого я буду исследовать ту область, куда никто еще не проникал, и чувствую себя способным сделать даже зло, уничтожить все преграды, стать вне закона. И вот ты подавлен до глубины души оттого только, что я обнаружил перед тобой первое движение дикого, бесовского инстинкта.

Вирджинио. И что же, разве я не воюю за тебя против этого инстинкта? Если хочешь стать героем, не должен ли ты его побороть? Я сужу о героях по их душе. Они тем более велики, чем более сила их связана с добротой.

Коррадо. Доброта жаждет оков, моя же участь в постоянном отречении, в необходимости вечно что-нибудь предоставлять кому-нибудь: идею, берег, дорогое существо. Отправляясь в предприятие, я не столько ищу славы, сколько уединения. Ах, Вирджинио, чтобы понять, что значит одиночество, надо стать ногой на клочок неисследованной страны, где человеку кажется, что он чувствует под собой всю землю! Достаточно взглянуть на эту маску титана. Это духовное одиночество и кругом него одна лишь буря.

Вирджинио. Однако он сказал: «Нет другого преимущества у человека, кроме доброты». Вот одно из его изречений.

Коррадо. Это он сказал? С этим же лбом, выражающим жестокость, с этими скулами, способными перетереть кремень, с этими устами, сомкнутыми, чтобы не дать вырваться огню, с этим коротким и широким носом, напоминающим собою львиную пасть!

Вирджинио. Однако кто хоть раз видел его улыбку, тот уже никогда не видел на свете ничего более привлекательного. Сестра моя где-то читала, что Релльштаб с трудом сдерживал слезы при виде этих грустных глаз.

Коррадо. Ужасные глаза! Полные горя, но и озлобления, они так сильно сверкают, что никто не мог сказать точно, какого они были цвета. Люди, встречаясь на улице с ним, оглядывались, пораженные его огненным взором. Ты знаешь, каков был его внешний вид? Он был коренаст, ширококост, мускулист, с раскрасневшимся лицом, с впадиной на подбородке вроде шрама, с косматой гривой, заставляющей невольно вспомнить горгону. Кто-то, увидев его, сравнил его с королем Лиром во время урагана. В одном из его писем мы читаем следующий дикий возглас: «Я хочу схватить за горло судьбу!» И действительно, в его симфониях есть сила, которая всегда будет хватать людей за горло.

Вирджинио. Это верно. Но вспомни божественную чистоту его любви к Джульетте Гвиччарди! Вспомни его скрытую, но преданную страсть к Терезе ди Брунсвик.

Коррадо. Одна довела его до желания покончить жизнь самоубийством, другая нанесла ему неизлечимую рану. И та и другая в конце концов оставили его в одиночестве после того, как причинили ему массу страданий. У него осталась лишь вечная слава.

Он опустил голову под гнетом тяжелой думы. Наступило молчание. Вирджинио не решается возобновить разговор. Какая-то робость сковывает его уста.

Вирджинио. Ты, значит, защищаешься от… любви? Ты никого не любишь?