Том 3. Дети капитана Гранта - [12]

— Вы слышите, Мери? Меньше чем через пять недель! — обратилась к молодой девушке леди Элен.

— Да, сударыня, — ответила Мери. — Я слышала, и мое сердце сильно забилось при словах капитана.

— Как вы переносите плавание, мисс Мери? — спросил Гленарван.

— Неплохо, сэр. А вскоре надеюсь совсем освоиться с морем.

— А наш юный Роберт?

— О, Роберт!.. — вмешался Джон Манглс. — Если его нет сейчас в машинном отделении, то, значит, он взобрался на мачту. Этот мальчуган не знает, что такое морская болезнь… Да вот полюбуйтесь сами. Видите, где он?

Все взоры устремились туда, куда указывал капитан, — на фок–мачту: там футах в ста от палубы, на снастях брамстеньги, висел Роберт. Мери невольно вздрогнула.

— О, успокойтесь, мисс! — сказал Джон Манглс. — Я вам ручаюсь за него. Обещаю, что в недалеком будущем я представлю капитану Гранту лихого молодца, — ибо нисколько не сомневаюсь, что мы разыщем этого достойного капитана.

— О, пусть вас услышит небо! — ответила девушка.

— Милая мисс Мери, — вновь заговорил Гленарван, — все предвещает нам удачу. Взгляните на этих славных молодцов, взявшихся за это прекрасное дело. С ними мы не только добьемся успеха, но легко достигнем его. Я обещал леди Элен увеселительную прогулку и верю, что сдержу слово.

— Эдуард, вы лучший из людей! — воскликнула Элен Гленарван.

— Отнюдь нет, но у меня лучшая команда на лучшем судне. Разве вы не восхищаетесь нашим «Дунканом», мисс Мери?

— Конечно, сэр, — ответила девушка, — не только как пассажирка, но и как настоящий знаток.

— Вот как?

— Будучи ребенком, я постоянно играла на кораблях отца. Он хотел воспитать из меня моряка. Если понадобится, я и теперь могу взять рифы или поставить парус.

— Что вы говорите, мисс! — воскликнул Джон Манглс.

— Если так, — сказал Гленарван, — то вы в лице капитана Джона, несомненно, будете иметь большого друга, ибо профессию моряка он ставит выше любой иной, даже для женщины. Не правда ли, Джон?

— Совершенно верно, сэр, — ответил молодой капитан, — но я должен признаться, что, по–моему, мисс Грант более пристало находиться в рубке, чем ставить брамсель. Но все же моему самолюбию моряка льстят ее слова.

— А особенно когда она восхищается «Дунканом»… — добавил Гленарван.

— …который того вполне заслуживает, — ответил Джон Манглс.

— Право, вы так гордитесь вашей яхтой, — сказала леди Элен, — что мне захотелось осмотреть ее сверху донизу и заодно поглядеть, как устроились наши славные матросы в кубрике.

— Очень удобно, — ответил Джон Манглс: — не хуже, чем дома.

— А они действительно дома, дорогая Элен, — сказал Гленарван. — Эта яхта — уголок нашей старой Шотландии, это кусок графства Думбартон, плывущий по волнам океана; таким образом, мы не покинули нашей родины: «Дункан» — это замок Малькольм—Касл, а океан — озеро Ломонд.

— Ну, тогда, дорогой Эдуард, покажите нам ваш замок, — шутливо промолвила Элен.

— К вашим услугам! — ответил Гленарван. — Но позвольте предупредить Олбинета.

Стюард «Дункана» Олбинет был превосходный метрдотель, достойный быть по своему внушительному виду метрдотелем во Франции, так усердно и умно он исполнял свои обязанности. Олбинет немедленно явился.

— Олбинет, мы хотим прогуляться перед завтраком, — сказал Гленарван таким тоном, словно дело шло о прогулке в окрестностях замка. — Надеюсь, что к нашему возвращению завтрак будет сервирован.

Олбинет важно поклонился.

— Вы пойдете с нами, майор? — спросила Мак—Наббса Элен.

— Если прикажете, — ответил он.

— О, майор наслаждается своей сигарой, — вмешался Гленарван, — не мешайте ему. Знаете, мисс Мери, он страстный курильщик, он даже спит с сигарой во рту.

Майор кивнул головой и остался, остальные спустились в кубрик.

Оставшись один на палубе, Мак—Наббс, по обыкновению, вступил сам с собой в беседу, окутавшись густыми облаками дыма, и, не двигаясь, глядел на пенистый след за кормой яхты. После нескольких минут безмолвного созерцания он повернулся и вдруг увидел рядом с собой какого–то человека. Если бы вообще что–нибудь могло удивить майора, то именно подобная встреча, ибо этот пассажир был ему совершенно незнаком.

Это был высокий, сухощавый человек лет сорока. Он походил на длинный гвоздь с широкой шляпкой. Голова у него была круглая, крепкая, лоб высокий, нос длинный, рот большой и выдающийся вперед подбородок. Глаза скрывались за огромными круглыми очками и имели какое–то неопределенное выражение, присущее обычно никталопам[16]. Лицо у него было умное и веселое. В нем не было отталкивающего выражения, присущего чопорным людям, которые из принципа никогда не смеются, скрывая свое ничтожество под личиной серьезности. Отнюдь нет. Непринужденность, милая бесцеремонность незнакомца — все говорило о том, что он склонен видеть в людях и вещах лишь хорошее. Хоть он еще не вымолвил ни слова, но видно было, что он говорун и очень рассеянный человек, вроде тех людей, которые смотрят и не замечают, слушают и не слышат. На нем была дорожная фуражка, бархатные коричневые панталоны, той же материи куртка с бесчисленными карманами, которые были туго набиты всевозможными записными книжками, блокнотами, бумажниками, одним словом, множеством ненужных и обременительных предметов; обут он был в грубые желтые ботинки и кожаные гетры. Через плечо у него болталась на ремне подзорная труба.