Том 27. Статьи, речи, приветствия 1933-1936 - [6]

В XII веке папы организовали «инквизицию» — учреждение, на которое была возложена обязанность борьбы против церковных ересей и вообще свободной мысли. Инквизиция — самое значительное и гнусное, чего достигла церковь в процессе воспитания людей продажными предателями, лживыми, лицемерными и жестокими. «Даже мёртвые не избавлялись от преследования инквизиции». Если после смерти человека оказывалось, что он при жизни мыслил нецерковно, труп его вырывали из могилы и жгли на костре так же, как жгли живых людей. Имя еретика торжественно проклиналось, «предавалось бесчестию», у наследников отбирали имущество в пользу церкви. Преследовался не только факт протеста, но самая идея его, возможность протеста.

Фанатизм церковников хитёр, расчётливо бесчеловечен, и, хотя его сила словесно выражается крикливо, он, в сущности, холоден и бесстрастен; сначала это — бесстрастие уверенности в силе своей власти, в безнаказанности действий, затем это — бесстрастие палача, который лично заинтересован в истреблении врагов его хозяина и соратника. Само собою разумеется, что фанатизм совершенно не способен к самокритике — основе познания человеком самого себя и мира. Он осуждает всякую критику как враждебную ересь даже и тогда, когда сам критик мыслит церковно, как, например, Лев Толстой, отлучённый от церкви в 1901 году. Церковники преследовали не только Толстых и Галилеев, сжигали живыми на кострах не только Джордано Бруно, Яна Гуса и множество других, не только уничтожали людей, не веровавших в бытие бога, в девство матери Христа, бессмертие души и прочие фантазии, — они проклинали — «анафемствовали», «предавали сатане» — не только материалистически мыслящих, но и революционно действующих: Степана Разина, Емельяна Пугачева, а также «самозванцев»: Григория Отрепьева, Тимофея Анкудинова, который выдавал себя за сына царя Василия Шуйского, проклинали Ивана Мазепу. Отсюда ясно, что, ревниво охраняя «чистоту и крепость веры», церковники заботились о покое царей и утверждении их безответственной власти тоже усердно.

В фанатизме нет идей, они заменены «догматами», то есть понятиями, которые «приняты на веру», обязательны для верующих и критическому исследованию не подлежат.

Знание — продукт наблюдения, сравнения, результат строгого изучения критической мыслью явлений природы и социальной жизни. Знанием создаются руководящие идеи, которые служат нам орудиями дальнейшего изучения мира, облегчая процессы изучения. Научное знание утверждает те или иные идеи — гипотезы, теории, — но, когда посредством применения этих идей к работе исследований явления мира опыт науки расширяется, углубляется и рабочие идеи уже не вмещают, не охватывают его, — эти идеи отходят в область истории науки, место их занимают другие, извлечённые из расширенного и углублённого опыта. Знание есть область истин временных, и в нём не могут найти места себе «вечные истины», излюбленные церковниками, идеалистами, мистиками.

Острота, жизненная сила и гибкость научного, опытного знания особенно ярко и убедительно выражаются в жизнедеятельности нашей, ленинской партии, в её уменье более широко и всесторонне охватывать и удовлетворять интересы трудовых масс. Поразительные успехи разума рабочих и крестьян, воплощаемого, путём отбора лучших, в партии большевиков, объясняются тем, что победоносный разум этот организован и руководится идеей, которая выработана Марксом — Лениным из всемирной многовековой истории человеческих деяний посредством глубокого, всестороннего и детального изучения этих деяний.

Мы уже твёрдо знаем, что основа всего созданного и создаваемого человечеством на земле — будничный, физический труд рабочих, труд крестьян. Мы знаем, что процесс развития культуры — процесс умственного и материального обогащения трудового народа — своекорыстно, хитроумно, искусственно и насильственно задерживался — и задерживается — буржуазией, классом, который фанатически веровал — и верует — в необходимость «священного института» частной собственности как единственно возможной, крепкой связи между людьми, как единственной основы государства. Нам известно, что для рабочих и крестьян-батраков эта связь является железной сетью различных правовых ограничений и законов, общая цель коих — держать людей труда в положении бесправных, и что эта связь утверждается паутиной различных учёний, которые пытаются оправдать социальное различие людей как некий «вечный» и неустранимый «закон жизни». До Маркса все эти очевидные, простые истины никем не излагались так научно ясно, стройно и убедительно. До Ленина и его учеников ни одна из социалистических партий Европы не решалась практически осуществлять социально-революционные идеи Маркса.

Пятнадцатилетняя работа партии ленинцев и трудового народа, руководимого ею, является торжеством силы знания, — силы, которая, освободив пролетариат Союза Советов, поставила этот пролетариат в позицию учителя пролетариев всех стран и укрепляет его в этой позиции.

Знать необходимо не затем, чтоб только знать, но для того, чтоб научиться делать. Поэтому: нужно знать не только результаты процессов, а следует изучать процессы. Среди дореволюционной интеллигенции у нас было весьма много чистейших «интеллектуалистов», носителей разнообразных знаний. Многие из них были талантливы и поэтому влиятельны. Они неплохо видели, что жизнь перенасыщена противоречиями, но указывали, что основа противоречий — «внутри человека» и что крепкие узлы противоречий этих могут быть развязаны только кропотливой работой «эволюции». Меч революции не может разрубить эти узлы; пробовал, но — они снова и ещё более туго завязывались. Революционную работу Ленина и большевиков они называли «заговором против здравого смысла». Нелегко было заметить и понять, что непосредственное знакомство с процессами социальной жизни не привлекает этих людей и что характер их знаний — книжный. Разумеется, не каждый из них может быть характеризован словами Некрасова: