Том 27. Письма 1900-1901 - [153]

3153. Ю. О. ГРЮНБЕРГУ

24 сентября 1900 г.

Печатается по автографу (ЦГАЛИ). Впервые опубликовано: Чехов, Лит. архив, стр. 177–178.

Ответ на письмо Ю. О. Грюнберга от 19 сентября 1900 г. (ГБЛ; Чехов, Лит. архив, стр. 177).

Сегодня я послал III том ~ Назовите книгу так: «Очерки». — Грюнберг в своем письме спрашивал: «Надеюсь, что корректуру III тома Вы получили. Можно ли этим закончить этот том или же в него должно еще что-нибудь войти, и что именно? Не откажите также сообщить, какое заглавие дать этому тому (I „Рассказы“, II „Повести и Рассказы“, а III?)». III том собрания сочинений Чехова вышел с заглавием «Рассказы».

Опять-таки повторяю… — См. письмо Чехова к Грюнбергу от 21 июля 1899 г. и примечания к нему (т. 8 Писем).

…в рассказе «Мечты» не исправлены цифры… — Рассказ «Мечты» (1886) печатался в III томе собрания сочинений Чехова по тексту сборника «В сумерках». При включении его в собрание сочинений Чехов изменил одну деталь: по тексту сборника бродяга был осужден на каторгу не на 7 лет, как в окончательной редакции, а на 12: «Маменьку осудили на каторгу на 20 лет, а меня за мое малолетство только на 12». Вероятно, именно это цифровое исправление, 12 на 7, в корректуре и не учли вначале в типографии Маркса (ср. т. 5 Сочинений, стр. 399).

3154. Е. Я. ЧЕХОВОЙ

24 сентября 1900 г.

Печатается по автографу (ЦГАЛИ). Впервые (с датой «14 сентября 1900 г.») опубликовано: «Красный архив», 1929, № 6 (37), стр. 177–178. Дата исправлена в ПССП, т. XVIII, стр. 397.

Открытка. Датируется по почтовым штемпелям: Ялта. 25 IX.1900; Москва. 27 IX.1900. Дату «14 сентября» Чехов, по-видимому, поставил ошибочно. Это подтверждается тем, что Е. Я. Чехова 14 сентября была еще в Ялте и выехала в Москву только 23 сентября — см. письмо^* Чехова к Книппер от 22 сентября 1900 г.

…ловлю мышей и пускаю их на пустопорожнее место… — И. Н. Альтшуллер вспоминал: «Чехов любил животных. Когда я увидел, с какой заботливостью он ухаживал за раненым Каштаном, как внимательно, по всем правилам хирургического искусства, перевязывал его разодранную лапу и с какими при этом ласковыми словами к нему обращался, я понял, почему такой удивительной вышла у него „каштанка“. И когда он, поведя серьезную войну против мышей, брал из мышеловки осторожно за хвост попавшуюся мышь и спускал ее через низкий забор на кладбищенский участок, то я уверен, что мышь только посмеивалась и, наверное, в ближайшую же ночь перебиралась обратно на дачу к своему врагу» (И. Н. Альтшуллер. О Чехове. — Чехов в воспоминаниях, стр. 591).

3155. О. Л. КНИППЕР

27 сентября 1900 г.

Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма к Книппер, стр. 69–70.

Ответ на письмо О. Л. Книппер от 24 сентября 1900 г.; Книппер ответила 30 сентября и 1 октября (Переписка с Книппер, т. 1, стр. 196–198, 200–202 и 203–204).

…почему этот тон, это жалобное, кисленькое настроение? — См. примечания к письму 3148^*.

…уеду в Москву… — См. письмо 3171^*.

…напиши мне, как прошла «Снегурочка»… — См. письмо 3145^* и примечания к нему^*. Критика неодобрительно встретила этот спектакль. О возможной причине провала «Снегурочки» в Художественном театре К. С. Станиславский писал в книге «Моя жизнь в искусстве»: «Спектакль не имел успеха. Казалось бы, что он заслуживал лучшей участи. Может быть, впрочем, успеху помешало то обстоятельство, что декорации последних двух актов плохо умещались на сцене и требовали слишком большого антракта для их перемены. Поэтому оба акта пришлось играть в одной и той же декорации, что совершенно спутало мизансцены и вызвало нежелательное сокращение пьесы» (Станиславский, т. 1, стр. 218). В ответ на вопрос Чехова Книппер сообщала 30 сентября: «Сыграла два раза Леля в „Снегурочке“, раз „Одиноких“. За Леля хвалят. У меня из-за этой роли были мелкие неприятности с дирекцией. Играла я с Мунт (Снегуркой) на 2-м спектакле, а на первом Лилина с Андреевой, и наш состав все в один голос признали лучшим, и удивлялись, почему не мы играли на открытии. Ну, об этом история умалчивает. Приедешь — поговорим <…> Вчера у нас обедали Горькие, потом все поехали на „Снегурку“ — играла я и Мунт. Был в театре и Васнецов и Фигнер, и им понравилось, говорят. А в общем „Снегурка“ шлепнулась, можно сказать. По-моему — пьеса эта не стоит таких затрат энергии и труда и капитала. Мария Петр<овна> мне не нравится Снегуркой — нет сказки, нет поэзии. Есть простота и искренность простой деревенской девушки, а этого мало. Савицкая — Весна — нехороша. Нет тепла, неги, мягкости, красоты звука, стиха. Хорош Берендей — Качалов. Для меня каторга играть в этой сказке — за кулисами — гадость, пыль, хоры, оркестр, техники, рабочие, народу — без конца. Я устаю от закулисной возни ужасно. После первого спектакля мы ужинали в „континентале“, было просто и славно. Были Горькие и Бунин, кутили до 5-го часу утра» (см. также письма 3157^*, 3172^*).

…ты хочешь и ждешь какого-то объяснения… — Книппер писала 11 октября: «Нежный мой Антон, как мне хочется видеть тебя! Как хочется приласкать тебя, поговорить с тобой обо всем, о чем не дописалось в письмах, о том, что на душе друг у друга. Не пугайся — я не хочу разговора с серьезными лицами и последствиями, как ты опасался. Не буду приставать к тебе, не буду тебя мучить, а буду только любить, буду мягкая, хорошая и интересная для тебя…» (