Том 25. Статьи, речи, приветствия 1929-1931 - [51]

Тут, как везде, очевидно, выявляет своё влияние фактор экономический, тут как-будто подчёркивается некоторое противоречие между мужчиной-хозяином и женщиной — его домоправительницей, его наложницей, социально бесправной. Противоречие это видимо в различном отношении мужчины и женщины к священному делу накопления имущества. Возможно, что женщина, рабыня мужа, не чувствовала себя так глубоко рабыней собственности, как это чувствовал её владыка, женщине мешало углубиться в дело накопления собственности именно её бесправие, и к этому зверскому делу она была равнодушней своего властелина. Возможно, что в большинстве своём женщины и до наших дней сохранили это равнодушие.

Но, чтобы чувствовать себя прочнее в доме и на постели владыки своего, чтоб удержаться там возможно долгое время, до старости его, когда ему нужна уже не любовница, а больничная сиделка, женщина должна усердно заботиться о теле своём, всячески сохранять его и украшать и тело свое и окружение его. Это стоит дорого и становится всё дороже. Недавно один американец, миллионер, пошутил:

— Мы не боимся коммунистов, жёны разорят нас гораздо раньше, чем это успеют сделать рабочие, — не плохая шутка.

Церковь, не чуждая страсти к накоплению имущества, преследуя свою цель укрепить «духовную» власть над верующими в бога, всегда и весьма азартно обличала пристрастие женщин к роскоши, что, впрочем, не мешало попам и кардиналам римской церкви окружать себя роскошью безумной, как не мешало и «православным» епископам, митрополитам, архимандритам жить богато и владеть рабами. Но и естественным стремлением женщин к роскоши невозможно вполне объяснить злобу церковников. Тут есть что-то поистине болезненно изуверское. Нельзя же назвать здоровой проповедь аскетизма, «умерщвления плоти», проповедь церковниками, рабами бога, борьбы против инстинкта жизни, созданной — по их учению — тем же самым богом.

Инстинкт размножения церковь назвала «блудом», проповедовала в прикрытой форме скопчество, а рождение ребёнка признала делом поганым, потому что роженицам запрещалось посещать церковь в продолжение шести недель после родов, — роженица могла войти во храм только после того, как поп прочитает над нею «очистительную молитву».

Отрицательное и враждебное отношение к женщине деятельно и непрерывно внушалось церковью мужчине на протяжении двух десятков веков; оно весьма глубоко проникло в сознание мужчины и приобрело у него силу почти инстинкта. Влияние религиозного «женофобства» совершенно ясно в книгах тех «учёных», которые время от времени пытаются доказать миру, что женщина — «по природе своей» существо «духовно ограниченное» и не может быть признана человеком, равным мужчине. Практический вывод из этой «теории» очень прост: женщина должна быть ограничена в правовом и политическом отношениях. Её и «ограничили». Она была лишена права распоряжаться личной своей судьбой, не могла получать образования, равного с мужчиной, не могла распоряжаться наследственным имуществом своим без разрешения мужа. Был введён в быт, в практику жизни, ещё целый ряд унизительных для женщины ограничений, которые задерживали нормальное развитие её сил и способностей. Освящённая церковью «власть отцов», устраивая, по соображениям экономики, браки, не равные по возрасту жениха и невесты, способствовала вырождению своего же класса, пополняя убыль худосочными дегенератами.

Нет никакого сомнения в том — если б женщину не уродовали, стесняя искусственно круг её интересов, возлагая на неё только обязанности наложницы, матери, домоправительницы и отталкивая от широкой общественной, культурно-политической работы, — скорость развития культуры была бы вдвое более быстрой, потому что творческой энергии было бы вдвое больше. Но буржуазное общество и государство не заинтересовано в том, чтоб развитие культуры шло быстрее. Буржуазия предпочла бы остановиться на том, чего она уже достигла, эксплуатируя труд пролетариата, хищнически истощая его силы. Ей живется достаточно удобно, и если она всё-таки двигается вперёд, так двигает её, как известно, анархическое беззаконие конкуренции и возбуждаемый конкуренцией рост промышленной техники. Это невольное механическое движение мало имеет общего с ростом подлинной культуры. Наоборот, культурный тип буржуа сильно понизился с той высоты, которой он достиг в XIX веке. Это понижение особенно заметно стало после империалистической войны, которая, значительно увеличив количество хищников, циников и грабителей, не создаёт, как мы видим, иных «духовных вождей», кроме «фашистов».

«Законы семейных и социальных отношений оставались и остаются неизменными в течение тысячелетий и не могут быть поколеблены никакими теориями».

В этой фразе заключена вся «философия» буржуазии. В различных словосочетаниях эта нищенская мысль упрямо повторялась тысячи раз «мудрецами» всех стран и эпох. Ежедневно она повторяется газетами и журналами Европы, Америки. Если эту «теорию» приходится вспоминать так часто и настойчиво, — значит, в действительности что-то противоречит этой теории, и нужно вбивать её в головы, как вбивают костыль к шпалу. Костыль крепок и толст, но не вечен и всё-таки поддаётся разрушающему влиянию времени. Действительность вполне реальна, но ещё не истина, она — только сырой и грубый материал для созидания будущей всечеловеческой истины. Буржуазия очень хотела бы утвердить данную действительность навсегда в тех формах, в какие она сложилась; фашизм работает как раз в этом направлении. Но «действие вызывает противодействие», и — мощно растёт сознание рабочим классом культурного значения свободного труда, разрешающего всю путаницу жизни, и растёт сознание рабочим классом его права на власть. Буржуазным мудрецам, журналистам, дворовым и комнатным собачкам буржуазии нужно очень громко выть о незыблемости семейного начала и лаять на врагов хозяина, на людей, которые вообще не верят в незыблемость чего-либо на земле.