Том 2. Теория, критика, поэзия, проза - [28]

Грудь ли томится от зною,

Страшно ль смятение вьюг,

Только бы ты был со мною,

Сладкий и радостный друг.

АнГеЛ бЛаГого молчанья

Тихий смиритель страстей,

Нет ни венца, ни сиянья,

Над ГоЛовою твоей.

Кротко потуплены очи,

Стан твой окутала мГЛа,

Тонкою вЛаГою ночи

Веют два ЛеГких крыла.

Реешь над дольным пределом

Ты, без меча, без луча,

Только на поясе белом

Два золотые ключа.

Друг неизменный и нежный

Тенью проХЛадною крыл

Век мой безумно мятежный

Ты от толпы заслонил

В тяжкие дни утомленья,

В ночи бессильных тревог

Ты отклонил помышленья

От недоступных дорог.

Как мы и ожидали слова заголовка «анГеЛ бЛаГого молчанья» приводят с собой сочетанье ГЛ, но делается это не сразу. Сначала появляется только Г, но в виде призвука и окрашенная в характер придыханья. Это же Г ставится на рифму (место наибольшего вниманья символистов), где в качестве заударной сильно ослаблена и приближена к соседней гортанной К. Отсюда в стихотворении легкая замена Г через Х или К. В чистом виде, зато, очень выразительно и во вне всяких сомнений обозначенной связи с заголовком ГЛ господствует во второй и третьей строфе (лучших. Недаром Жирмунский⁷ приводит их, как образец несущественности изысканной рифмовки). Дальше идет постепенное заглушение: тоЛьКо КЛюча, проХЛадною и почти нечувствительное, оторванное от общего построения: отКЛонил, в стихе, не содержащем рифмы с мужским окончанием на Г.

§ 27

Сологуб не был связан повествованием, но выдержать с последовательностью Лермонтова фонетическую композицию он не смог. Маскированное появление группы согласных, так искусно проводимое Лермонтовым, у Сологуба сбило все построение. Надо было всю тематическую силу действительно замечательного заголовка (заимствованного у Лескова)⁸, чтоб укрепить основную по заданию группу, но напряжения хватило только на восемь стихов, потом оно стало падать и совсем заглохло. Параллельно с этим падает и лирическая самостоятельность поэта, возрастает его литературная связанность, поэма, начатая изысканно, явственно сворачивает на печальное воспоминание об Апухтине⁹:

В тине Житейских волнений,

В пошлости жизни людской,

В тяжкие дни утомленья,

В ночи бессильных тревог.

У Некрасова влиял Лермонтов – у Сологуба…

Жестокие, судырь, у нас ндравы.

§ 28

У Маяковского в связи, очевидно, с общей отрывочностью его письма, довольно трудно найти последовательно проведенную фонетическую схему. Тем не менее в редких местах ему удается длительное построение:

TODO

Идет Иван, сиянием брежжет.

ван

бреж

Шагает Иван, прибоями брыжжет.

ван

брыж

Бежит живое. Бежит побережит.

живое

береж

Вулканом мир хорохорится рыже.

ан

мир

рыж

Этого вулкана нет на

ан

на

Составленной старыми географами карте:

ар

ар

Вселенная вся, а не жалкая Этна

ся

а не

на

Народов лавой брызжущий кратер.

ав

ат

Ревя несется странами стертыми

ан

ер

Живое и мертвое от ливня лав

ер

ав

Одни к Ивану бегут с простертыми

ван

ер

Руками – другие к Вильсону стремглав¹⁰

ам

гие

ав

Характерная откровенность этой схемы говорит сама за себя: тема – «Иван брежжет» нашла свое полное изложение в сильных местах стиха. Конечный синтез ИВана и бреЖЖит не обойден.

Он дан в слове «живое». Читатель, прочитавший схему первого примера, легко разберется в тексте, отыщет Ж у слабых времен и составит себе понятие о степени богатства приемов нашего знаменитого современника… Этот пример поучителен для наших наблюдений особенно тем, что в связи с примитивностью изложенья, поэт не заботится подысканием слов, варьирующих тему: она дается в совершенно сыром виде, заменяющее тематическое слово ставится только, чтобы его долго искать не приходилось: лава, вулкан, обычные существительные митинговой риторики, прославленьем которой и является, сознательно, метод изложения избранный Маяковским.

§ 29

О природе русского псевдо-четырехстопного лжехорея писали много. Некоторые полагали, что он размер нисходящий, западающий, а потому печальный. Другие, исходя из греческого термина, считали его, наоборот – размером плясовым, разудалым. Сюжетность пьес, им написанных в XIX веке, резко расходилась с действительностью такого определения: как на грех этим размером писались исключительно фантастические или заунывные пиесы. Причина этого обстоятельства в двойственной природе размера: он несомненно нисходящий в слоговом ударении, но сгруппирован в восходящие диподии русского восьмисложника или четырехударного стиха. Такой двойственный размер особенно подходит для выражения двойственных чувств, откуда и его излюбленность для мечтательно элегических или фантастических поэм. Один из примеров его применения мы находим у Брюсова: БЛИЗЬ МОРЯ. (Зеркало теней)¹¹.

Засыпать под ропот моря,

пать

мор

Просыпаться с шумом сосен,

пать

сос

Жить, храня веселья, горя,

ня

гор

Помня радость прошлых весен.

ра

вес

В созерцаньи одиноком

цан

бок

Наблюдать лесные тени,

дать

тен

Вечно с мыслью о далеком,

мысл

лек

Вечно в мареве видений

мар

ден

Было счастье, счастье было,

счас

был

Горе было, есть и будет

был

буд

Море вечно с новой силой

веч

сил

В берег биться не забудет,

бить

буд

Не забудут сосны шумом

буд

шум

Отвечать на ветер с моря

чать

мор

И мечты валам угрюмым

ты

рюм

Откликаться бору вторя.

кать

втор

Хорошо о прошлом мыслить,