Том 2. Стихотворения и поэмы, 1891–1931 - [46]

Мои глаза еще никогда не раскрывались.

Глубокие нити связывают меня с тайной,

И я трепещу от дуновений радости и ужаса.

Меч вожделения еще не рассек моей души.

Я вся тайна. Я вся ужас. Я вся тишина.

    Я молчание.

<Январь 1904>

«Весна» Миллз

В голосе слышно поющее пламя,

Точно над миром запела гроза.

Белые яблони сыплют цветами,

В туче лиловой горит бирюза.

Гром прокатился весеннею сказкой,

Влажно дыханье земли молодой…

Буйным порывом и властною лаской

Звуки, как волны, вздымает прибой.

<Февраль-март> 1904

Париж

«Весна идет, щебечут птицы…»

Весна идет, щебечут птицы,

Прозрачный воздух свеж и тих.

На эти белые страницы

Я заношу Вам первый стих.

Весна идет. Вольна дорога,

Вольнее крылья вешних птиц.

И в книге жизни очень много

Не зарисованных страниц.

<Весна 1905

Париж>

«И с каждым мгновеньем, как ты отдалялась…»

И с каждым мгновеньем, как ты отдалялась,

Всё медленней делались взмахи крыла…

Знакомою дымкой душа застилалась,

Знакомая сказка по векам плыла…

И снова я видел опущенный локон,

Мучительно тонкие пальцы руки;

И чье-то окно среди тысячи окон,

И пламенем тихим горят васильки…

…Я видел лицо твое близким и бледным

На пурпурно-черном шуршащем ковре…

Стволы-привиденья, и с гулом победным

Великий и Вещий сходил по горе…

И не было мыслей, ни слов, ни желаний,

И не было граней меж «я» и «не я»,

И рос нераздельный, вне снов и сознаний,

Единый и цельный покой бытия…

28 августа 1905

Париж

«Лежать в тюрьме лицом в пыли…»

Казнимый может при известных условиях считаться живым, провисев в петле не только минуты, но даже и часы. Современная же медицина не имеет еще надежных способов для определения момента наступления действительной смерти.

Проф. П. Минаков. Рус. Ведом. № 244

Лежать в тюрьме лицом в пыли

Кровавой тушей, теплой, сильной…

Не казнь страшна… не возглас «пли!»

Не ощущенье петли мыльной.

Нельзя отшедших в злую тень

Ни потревожить, ни обидеть.

Но быть казнимым каждый день!

И снова жить… и снова видеть…

Переживя свою судьбу,

Опять идти к крестам забытым,

Лежать в осмоленном гробу

С недоказненным, с недобитым.

И каждый день и каждый час

Кипеть в бреду чужих мучений…

Так дайте ж смерть! Избавьте нас

От муки вечных возрождений!

<После 5 октября 1905>

Набат

Набат гудит… Иду! Иду!

Сейчас, теперь – во сне, в бреду.

Как гулко бьется сердце башни,

Опалено, потрясено…

А сквозь зубчатое окно

Синеет даль, желтеют пашни…

Перебивая, торопясь,

Как змеи черные виясь,

И завиваясь в складки знамени,

Удар за ударом

Гудящим пожаром,

Клубами ревущего пламени,

Гудя, вырастая,

К земле припадая,

Неся миллионы бичей

Спокойствию будней,

Летит над затишьем янтарных полудней

Торжественно мирных полей.

Удар за ударом бичует и хлещет,

И жжет мою душу и мечется в ней.

И башня собора гудит и трепещет

До самых гранитных корней.

И сердце, сожженное жгучим приливом,

Сжимая руками, слепой, как в бреду –

За огненным кличем, за Божьим призывом

      Иду!

Осень 1906

«Я здесь расту один, как пыльная агава…»

Я здесь расту один, как пыльная агава,

На голых берегах, среди сожженных гор.

Здесь моря вещего глаголящий простор

И одиночества змеиная отрава.

А там, на севере, крылами плещет слава,

Восходит древний бог на жертвенный костер,

Там в дар ему несут кошницы легких Ор…

Там льды Валерия, там солнца Вячеслава,

Там брызнул Константин певучих саламандр,

Там снежный хмель взрастил и розлил Александр,

Там Лидиин «Осел» мечтою осиян

И лаврами увит, там нежные Хариты

Сплетают верески свирельной Маргариты…

О мудрый Вячеслав, Χαιρη! – Максимильян.

Апрель 1907

Коктебель

«Дубы нерослые подъемлют облак крон…»

Дубы нерослые подъемлют облак крон.

Таятся в толще скал теснины, ниши, гроты,

И дождь, и ветр, и зной следы глухой работы

На камне врезали. Источен горный склон,

Расцвечен лишаем и мохом обрамлен,

И стены высятся, как древние киоты:

И чернь, и киноварь, и пятна позолоты,

И лики стертые неведомых икон.

<1909

Коктебель>

«Я не пойду в твой мир гонцом…»

Я не пойду в твой мир гонцом,

Но расстелюсь кадильным дымом –

В пустыне пред Твоим лицом

Пребуду в блеске нестерпимом.

Я подавил свой подлый крик,

Но я комок огня и праха.

Так отврати ж свой гневный лик,

Чтоб мне не умереть от страха…

Сиянье пурпурных порфир

Раскинь над славе предстоящим.

…И кто-то в солнце заходящем

Благословляет темный мир.

<Начало 1910>

«День молочно-сизый расцвел и замер…»

День молочно-сизый расцвел и замер;

Побелело море; целуя отмель,

Всхлипывают волны; роняют брызги

  Крылья тумана.

Обнимает сердце покорность. Тихо…

Мысли замирают. В саду маслина

Простирает ветви к слепому небу

  Жестом рабыни.

<22 февраля 1910

Коктебель>

Надписи на книге

<1>

Богаевскому

Киммериан печальная страна

Тебя в стенах Ардавды возрастила.

Ее тоской навеки сожжена,

Твоя душа в горах ее грустила,

Лучами звезд и ветром крещена.

7 марта 1910

Феодосия

<2>

Алекс. Мих. Петровой

Тысячелетнего сердца семь раз воскресавшей Ардавды

Вещий глухой перебой, вещая, слушаешь ты!

6 марта 1910

Феодосия

<3>

Сергею Маковскому

В городе шумном построил ты храм Аполлону Ликею,

Я ж в Киммерии алтарь Горомедону воздвниг

7 марта 1910

Феодосия

«В полдень был в пустыне глас…»

В полдень был в пустыне глас:

    «В этот час

Встань, иди и всё забудь…

    Жгуч твой путь».

Кто-то, светел и велик,

    Встал на миг.

В полдень я подслушал сны