Том 2. Стихотворения, 1917–1920 - [57]

А у Боброва – ни-ни-ни.

Деникин – словно не бывало,

Барон – растаял аки дым.

Боброву, с виду, горя мало, –

Привык уж он к вестям худым.

И даже видя, что в газетах

Исчез военный бюллетень,

Он, утвердясь в своих приметах,

Ждет, что наступит… белый день.

И вдруг… Что жизнь и смерть? Загадка!

Вчера ты весел был, здоров,

Сегодня… свечи, гроб, лампадка…

Не снес сердечного припадка

Сергей Васильевич Бобров.

Бубнит псалтырь наемный инок

Под шепоток старушек двух:

«Закрыли Сухарев-то рынок!»

«Ох, мать, от этаких новинок

И впрямь в секунт испустишь дух!»

Завязь >*

Святое царство правды строится

   В родимой стороне.

Незримой много силы кроется

   В народной глубине!

Вставайте ж, новые работники,

   Рожденные в борьбе!

Поэты, пахари и плотники,

   Мы вас зовем к себе!

Встань, рать подвижников суровая,

   Грядущего оплот!

Расти и крепни, завязь новая,

   И дай нам зрелый плод!

Не забывайте безграмотных братьев >*

Власть царская народ держала в нищете,

   И в нищете и в темноте.

Народной темнотой держалось наше горе.

Друзья, подумайте о том, что на Руси

   Люд грамотный – что капля в море.

Иного мудрость вся – три буквы на заборе

   Да «отче наш, иже еси».

И вас, читающих простые эти строки,

Молю я: взяв из книг хорошие уроки,

Делитеся потом усвоенным добром

С тем, кто с хромым умом и кто с душой слепою

Бредет, безграмотный, извилистой тропою.

Не по своей вине наш брат и слеп и хром.

Пусть солнца луч блеснет пред темною толпою.

Нам тяжко, а слепым – им тяжелей вдвойне.

Кнут, коим били нас, гулял по их спине,

И ту же, что и мы, они испили чашу.

   Так пусть же, братья, в эти дни

   Плоды свободы, радость нашу,

   Прозрев, разделят и они, –

Разделят и поймут, идти с кем надо в ногу,

Чтоб выйти на простор, на светлую дорогу.

Пан Кмита >*

Правдивая повесть

Полицмейстер Кмита в Ломже

Был и взяточник и вор.

«Ну, подлец, и костолом же!» –

Шел про Кмиту разговор.

   Станислав Адамыч Кмита

   Верным был слугой царю.

   «Взят рабочий!» – «Морда бита?»

   «Точно так!» – «Благодарю!»

Был со всеми одинаков

Полицмейстер боевой:

Русских бил, порол поляков,

Измывался над Литвой:

   «Полицейские участки

   Не затем, чтоб пустовать! –

   Арестуешь для острастки,

   Перестанут бастовать!»

После Кмитова ареста

Шла всегда все та же речь:

«Нет на мне живого места!»

«Ох-ти, брат: ни сесть, ни лечь!»

   Кмита был, весьма понятно,

   У начальства на виду

   И отмечен был трикратно

   В девятьсот шестом году.

В год осилив «три барьера»,

Не лежал он на боку,

Глядь, взнесла его карьера

Полицмейстером в Баку.

   А в Баку, что день, то свары,

   Что ни ночь – резня, пожар:

   Не армян громят татары,

   Так армяне жгут татар.

Кмита крови не гнушался,

Лютым коршуном кружил,

То с татарами якшался,

То с армянами дружил.

   А в накладе – те и эти:

   Всякий в спину ждет ножа.

   Кмита плел искусно сети,

   «Честно» родине служа.

Он – слуга богатых классов,

Враг – «рабочей мошкары».

Сам Тагиев и Гукасов[19]

Щедро шлют ему дары.

   Он – церковно-православный,

   Он – российский дворянин,

   Первым пьет бокал заздравный

   Ради царских именин.

Кмита – пайщик в общем риске:

Черносотенцам он – свой,

Он в погромной переписке

С Петербургом и Москвой.

   Кто сказал, что Кмиты предок?..

   Кмита истинный русак!

   Ан случилось напоследок,

   Что попал русак впросак:

Грянул гром над всей страною!

Революции метла

Вместе с падалью иною

Всю полицию смела.

   Кмита прятался сначала.

   Дескать, «мы свое вернем!»

   Но гроза, увы, крепчала,

   Все крепчала с каждым днем.

Дальше – больше, дальше – больше…

Под собой не слыша ног,

Очутился Кмита в Польше,

«Тут спокойней, видит бог!»

   Тут паны всю силу взяли.

   Кмита к шляхте, пятя грудь:

   «Мне пристроиться нельзя ли?

   Я ведь тож… не кто-нибудь!»

Дальше вышло, как по нотам.

Золотые Кмите дни.

Кмита польским патриотам

Оказался вдруг сродни.

   Он породы именитой.

   Подтвердят и не врали:

   С предком Кмиты, тоже Кмитой[20],

   Совещались короли.

При таком-то Ягеллоне

Кмита был в большой чести

И самой крулеве Боне

Помогал… постель трясти.

   Так иль сяк (пример не редок!),

   Был крулевич в Кмиту весь.

   Вот какой у Кмиты предок!

   Заиграла в Кмите спесь.

Борода у Кмиты сбрита,

А уж ус-то, ус какой!

Польский пан, Станислав Кмита,

Левой крестится рукой.

   Пани Кмита располнела,

   Расцвела паненка-дочь.

   «Еще Польска не сгинела» –

   Кмита воет день и ночь.

Не понять: лицо иль маска?

Просто Кмиты не узнать,

Пану Кмите честь и ласка,

Принимает Кмиту знать.

   Кмита смотрит гордым взглядом.

   Как жупан ему к лицу!

   Он командует парадом

   Перед сеймом на плацу.

Подражая Кмите-предку,

Кмита всюду тычет нос:

«Скоро ль будем бить соседку?» –

У него один вопрос.

   «Мы Москву живой рукою!..

   Сил нам, что ль, недостает?»

   Эта мысль ему покою,

   Да, покою не дает.

Кмита мысль одну лелеет

И во сне и наяву:

«Панство» русских одолеет,

Кмита выедет в Москву.

   Кмита весь – в слепой надежде,

   Ею только и дыша.

   В нем все та же, что и прежде,

   Полицейская душа.

Он свои имеет виды.

Кмита мстительно-упрям:

Полицейские обиды

Отомстит он бунтарям!

   Новый царь, само собою,

   Кмиту вот как наградит! –

   Словом, Кмита рвется к бою,

   Проживаяся в кредит.

В сейме он грозит «москалям»,

Речи Кмиты – брань одна: