Том 2. Стихотворения, 1917–1920 - [11]

Сразу увянешь.

Сердце полно сокрушения.

Церковь – без украшения,

Врата покосилися,

Ризы давно износилися,

Правь хоть службу в рогоже.

Вразуми мя, праведный боже!

Как безбожников к церкви привадить?

Как мне дело наладить,

Чтоб от нищенской жизни избавиться,

С нуждой-горем расправиться?»

Дошло поповское к богу моление,

И бысть попу вразумление.

И о том будет речь моя, братие,

Как господь порадел о попе Панкратие.

Глава II

Кто бывал на базаре в Коломне,

Говорить тому неча о Домне.

Трещит тетка,

Словно трещотка,

Перед старым ларем:

«Пряники с инбирем!

Пряники с инбирем!

Недорого берем!

Пышки с медом –

Фунтик с походом!

Петьки, Гришки,

Вот где коврижки:

У кого – с гнилью,

У меня – с ванилью!»

Парод у ларька толпится.

Тетка на слова не скупится:

Шутки-прибаутки,

Не молчит ни минутки,

В гости позовет и в гости напросится,

Со всеми словцом перебросится, –

Все-то у нее покупатели

Друзья-приятели.

Опроси полбазара:

Старосту Вавилу, бакалейщика Назара,

Фильку лесника

И Прова мясника,

Кузнеца Фрола, бондаря Акима,

Дьячка Афанасия и сторожа Клима, –

Ухмыльнувшись ухмылкой нескромною,

Все не нахвалятся Домною!

Шла когда-то про Домну слава:

Раскрасавица, бойкого нрава, –

Мужу – молодка, свекру – находка.

Овдовела – соблазн для всего околотка,

И не раз уверял, кто узнал ее в деле:

Сатана в бабьем теле!

Не боялася Домна ни порчи, ни глазу.

Целый полк мужиков хороводила сразу;

Ублажая охочих ребят без отказу,

Не одну горемычную душу согрела.

Нынче тетка весьма постарела,

Притомилась – умаялась,

По церквам монастырским в содеянном каялась –

За большую теперь прослыла богомолку.

В час досужий бубнит без умолку,

Разъясняет святое писание:

Кому, за что и какое наказание,

Исполняя обеты все в точности,

Пребывает Домна в непорочности,

И уж святости теткиной есть подтверждения:

Бывают тетке видения!

Глава III

Дело было весною в начале поста.

Поп Панкрат, попадью лобызнувши в уста,

Молвил как-то ей утречком в среду:

«В Москву на денечек поеду».

Обошел поп в Москве все толкучки,

Нагляделся на всякие штучки.

Чего на толкучках тех нету!

Успевай вынимать лишь монету.

Бирюльки, свистульки, хлопушки,

Одеяла, ковры и подушки,

Рубахи из лучшей сарпинки,

Посуда, калоши, ботинки,

Гармошки, книжонки, картинки,

Браслетки, колечки, брелочки

(«Эх, купить бы для дочки!»).

Обошел поп весь Сухарев рынок,

Воротил отец нос от новинок,

Средь народа толкался-топтался,

В старом хламе копался,

С затаенной усмешкою щуря глаза

На затрепанные образа.

Разбирался в иконах без устали:

«Николая купить? Златоуста ли?»

Перебрал дюжин пять страстотерпцев-святителей,

Преподобных отцов-небожителей.

Поплюет на икону, подышит, потрет,

Бросит в хлам и другую икону берет.

О цене осторожненько справится.

Чем икона старей, тем попу больше нравится.

«Ну, вот этой иконе какая цена?»

                    «Пять целковых».

«Посовестись! Ветошь одна!

Лик весь темен, и риза облуплена!»

Сторговались: икона за трешницу куплена!

Поп уехал домой в восхищенье великом

С богородичным выцветшим ликом.

Глава IV

Попадья о попе о Панкрате тревожится:

Бате явно неможется.

У окна вечерами сидит да вздыхает,

Да луну, что есть моченьки, хает:

«Рассветилася как, окаянная!»

«Что с тобой, голова бесталанная? –

Попадья так попа утешала: –

Чем луна тебе, поп, замешала?

Непорочная мати-царица,

Что с тобою, Панкраша, творится?

Лег бы лучше в постель, отлежался».

Поп ворчал, раздражался.

Снова вечер, и снова наш поп у окна:

«Ущербляется, вишь ты, луна».

И как стала луна ущербляться,

Стал отец поправляться.

Вот и выдалась темная ночка.

На кровати попова раскинулась дочка;

Разметав одеяло с горячего тела,

Попадья возле бати храпела.

Не слыхали они, как отец, словно тать,

Забрался под кровать,

Как мешок он оттуда с иконою вынул,

Надел рясу, шапчонку надвинул

И шмыгнул осторожно в холодные сени, –

Как под ним заскрипели ступени

И как щелкнул затвор.

Вышел батя с иконой во двор,

Со двора – за ворота,

Там до первого шел поворота, –

Оттуда задворками,

Шлепая в лужах опорками,

Промочивши насквозь свои ноги,

До проезжей пробрался дороги;

По дороге, прибавивши шагу,

Он пришлепал к оврагу

И у старой березки,

Там, где бьет родничок «Вдовьи слезки»,

Пять шагов отсчитавши к востоку

И разгребши руками сухую осоку,

Положил поп икону облупленную,

На толкучке за трешницу купленную,

После снова осокой прикрыл аккуратно

И пустился вприпрыжку обратно.

Глава V

Поп Панкрат в алтаре,

Словно мышь в норе,

Осторожно похаживает,

Бородку поглаживает,

На престоле просфорки раскладывает,

Сквозь врата на говельщиц поглядывает.

Шевелят старушонки беззубыми ртами.

Перед царскими перед вратами

Заливается псаломщик Илья:

«Да исправится молитва моя!»

Сторож Клим перед иконостасом

Илье подтягивает басом.

Тетка Домна в черной наколке,

Как подобает богомолке,

Стоит на коленях у любимой иконы,

Неистово бьет поклоны,

Машет головой – не остановится,

К исповеди готовится.

Глава VI

Поп с Домной припал к аналою,

Голова с головою.

От попа пахнет ладаном, от Домны – ванилью.

Шепчет батя под епитрахилью:

«Не мне, раба божья, тебя исповедывать,

Не мне про грехи про твои разведывать.

Грешен сам я во многом,

Ты же, Домна, ходишь пред богом.

Спаси и помилуй нас, божия мати!

Удостоена ль, Домна, ты новой благодати?

И какие тебе за святые радения