Том 2. Повести и рассказы. Мемуары - [264]

И целый караван начал движение мимо нас — не менее десяти лошадей. Ему сопутствовало до двадцати корейцев. Были тут и женщины, даже с грудными младенцами на руках.

Проходя мимо нас, все мужчины держали правую руку в кармане: не суйтесь, мол, с нападением — мы при оружии!

Мы поняли, что мимо нас проходил караван корейцев-контрабандистов, везущий в СССР спирт, сигареты и мануфактуру. Он уже наполовину миновал нас, как мы сообразили, что нам надо воспользоваться этой встречей, чтобы расспросить о дороге, узнать, далеко ли до первого селения, и купить табака, который у нас был уже на исходе.

И мы обратились с этими вопросами и с этой просьбой к угрюмо проходившим мимо нас людям.

Но никто из них не подумал и на секунду приостановиться. Молча или что-то бурча себе под нос на своем языке, они шли и шли, исподлобья оглядывая нас. Ни на один из наших вопросов мы не получили ответа.

Это нас, наконец, взбесило.

Мичман Гусев шагнул вперед, брезгливо, кончиками пальцев — буквально! — взял за плечо какого-то проходящего мимо корейского старца с козлиной седой бородкой и, надменно сюсюкая, крикнул:

— Тебя по-русски спрашивают, далеко ли до деревни?

Старец испуганно осел и завопил что-то, словно его хотели

резать. Вслед за тем он выхватил из кармана свою правую руку, но вместо револьвера, который мы ожидали увидеть, в руке этой всего-навсего оказалась безобидная корейская табачная трубка.

Караван остановился. Тайга огласилась воплями корейских «мадам» и их младенцев. К нам бежали, нас окружали.

Я обратил внимание на то, что хотя правые руки мужчин и не были теперь спрятаны в карманы, а не без угрозы подняты вверх, ни в одной из них револьвера не было.

Подбегая к нам и окружая нас, контрабандисты кричали:

— Что вам надо?.. Зачем трогаете старика? — и прочее

Почти все мужчины говорили по-русски, а некоторые полнее выяснилось, даже недурно.

Мичман Гусев разжал свои благородные пальцы и выпустил старца. Затем он обратился к корейцам с речью.

— Назад! — крикнул он. — Что за крик? Почему шум на всю тайгу? Вас режут? Международная вежливость требует, чтобы вы отвечали на вопросы, с которыми к вам обращаются русские белые офицеры, уходящие от большевиков!.. Трудно вам ответить, далеко ли до первой деревни?

— А, вы белые офицеры! — совершенно чисто по-русски переспросил один из корейцев. — Я тоже русский офицер…

— Ты… вы? — тут даже Гусев растерялся.

— Да, — невозмутимо ответил кореец. — Я — русский поручик. Я служил у Колчака, а потом в корейской роте у Хорвата. Видите ли, — продолжал он, — мы потому не хотели начинать с вами никаких разговоров, что по тайге всякий народ бродит… Вы могли быть бандитами, хунхузами…

Мы рассмеялись.

— Разве этот господин в ночных туфлях похож на хунхуза? — указывая на меня, спросил Степанов.

И, кажется, именно моя столь не подходящая для тайги обувь и убедила контрабандистов в том, что мы существа самые мирные из мирных. На некоторое время я стал предметом иронического внимания этих таежных путников. Они рассматривали меня, как некую диковину, переговариваясь друг с другом и улыбаясь. Это меня страшно разозлило, но что было мне делать: нош в карман не спрячешь!

Минут пятнадцать мы пробыли вместе, мирно беседуя с контрабандистами. И тут выяснилось одно чрезвычайно неприятное для нас обстоятельство: мы опять заблудились, выбрав в сети троп наиболее удобную для пути: тропа же эта вела не в сторону реки Суйфуна и, стало быть, городка Санчагоу, а куда-то в другое место. Нам, говорили корейцы, следовало теперь повернуть обратно, идти до пройденного нами разветвления троп и затем брать путь по тропе, идущей к западу.

Распрощавшись с контрабандистами, скоро покинувшими нас, мы сделали, как они советовали. Надо ли говорить о том, что мои спутники здорово побранили меня за забытый в Капитанской заимке компас, Антика же — за его полное неумение разбираться в таежной обстановке. Но что же было делать, как не снова начинать наш трудный марш.

И мы пошли.

Сутки пути, и мы снова на границе проклятого заболоченного плато, где находим нужную тропу и сворачиваем на нее. День, два, три пути, и мы, наконец, выходим на хожалую тропу со следами лошадиных копыт. Это, значит, тоже контрабандистский путь, но уже новый. И почти тотчас же мы встречаемся с караваном контрабандистов, следующим в сторону СССР.

Словом, несколько дней мы бродили по местам совершенно глухим и пустынным, пересекаемым лишь караванами контрабандистов. И на одной из ночевок Антик предложил нам следующее.

— Давайте, господа, засядем здесь этакими Соловьями-разбойниками!

— То есть? — удивились мы, не понимая предложения.

— Ну разве не ясно? Преградим одну из троп и будем брать процент с каждого проходящего каравана контрабандистов.

— Какой процент, дурья голова?

— Ну, дань, что ли. Мы, мол, охраняем вас от хунхузов, а вы нам за это платите.

— Так они и будут платить!

— А почему же? — удивился Антик. — Мы же будем вроде лесной охраны. Если дело разовьется, можно будет и харчевню открыть.

— Уж лучше прямо ресторан с девочками! — ввернул мичман.

— И с кабаретной программой, — поддержал Степанов. — Благо и поэт налицо для скетчей и песенок.