Том 2. Лорд Тилбери и другие - [7]

Где справедливость? Билл питал к Алисе чувство не только вулканическое, но и неизменное. Вот уже почти год, с первой же их встречи, он робко увивался вокруг, пытаясь собраться с духом и повергнуть к ее ногам честное мужское сердце. Он дарил ей цветы, шоколад, на день рождения — бисерную сумочку. А она его — ломом. Одно слово, женщина.

Рев парового катка достиг адского крещендо, такого настойчивого, что Билл, заворочавшись на подушке, открыл-таки глаза, заморгал на льющийся из окна солнечный свет и понял: уже утро, а рядом с кроватью надрывается телефон. В тоже мгновение отворилась дверь, и вошел верный Риджуэй.

— Мне показалось, что звонит телефон, сэр, — сказал камердинер.

— Мне тоже, — слабо выговорил Билл.

Сонная мгла рассеялась, и Билл понял, что проснулся совершенно никаким. Голова раздулась вдвое против обычного и раскалывалась на части. Рот забило что-то противное, бумазейное, на поверку оказавшееся языком. Постепенно вернулась память. Ну да, конечно. Вчера Джадсон Кокер устраивал вечеринку.

Риджуэй снял трубку.

— Вы слушаете?.. Да… — проворковал он.

Риджуэй, конечно, видел, что молодой хозяин вернулся домой в начале пятого утра, и догадывался, что лучше не повышать голоса. — Да, я скажу мистеру Весту. — Он повернулся к Биллу и загулил, словно влюбленный голубь по весне: — Звонит Робертс, дворецкий мистера Парадена, сэр. Он просит передать, что мистер Параден вернулся вчера из путешествия и хочет вас сегодня видеть.

Биллу совсем не улыбалось тащиться в гости, но отказать дяде Кули — все равно, что отказать королю. Если уж ты четырежды в год берешь у человека крупные суммы, то будь добр по первому требованию являться на его зов.

— В Вестбери? — спросил он.

— В Вестбери, сэр, да.

— Скажи, я буду.

— Очень хорошо. — Риджуэй передал сказанное Робертсу и повесил трубку. — Завтрак, сэр?

Билл задумался.

— Да, пожалуй, — отвечал он без всякого пыла. Полуночные гости Джадсона Кокера не питают любви к завтракам. — Что-нибудь легкое.

— Разумеется, сэр, — понимающе пропел Риджуэй и выскользнул из комнаты.

Билл лежал на спине и смотрел в потолок. Голова все пухла и пухла. Зря он не сказал Риджуэю выйти и попросить птиц в Центральном парке через дорогу, чтоб немного помолчали. Ишь, разорались. Горластые, невыносимо жизнерадостные воробьи — приличный городской совет давно бы лишил их вида на жительство. Но теперь что-нибудь делать с ними было невмоготу. Все было невмоготу, кроме как лежать неподвижно и пялиться в потолок.

Билл впал в задумчивость, и почти сразу в ухе раздался голос — противный, скрипучий, не то что у Риджуэя. Билл сразу понял, что говорит Совесть. То была не первая их беседа.

— Ну? — спросила Совесть.

— Ну? — дерзко отозвался Билл.

— Припозднился вчера, а?

— Немножко.

— А по-моему, множко.

— Джадсон Кокер собирал друзей, — сказал Билл. — Я обещал прийти, и пришел. Слово надо держать.

— Скотам не надо уподобляться, вот что, — холодно отвечала Совесть. — Я все чаще думаю, что ты — молодой повеса.

Билл обиделся, но в теперешнем своем состоянии не нашелся, что возразить. В такие вот утра люди испытуют свои сердца и круто меняют жизнь.

— Мне казалось, в тебе больше самоуважения и элементарной порядочности, — продолжала Совесть. — Ты ведь любишь Алису Кокер? Хорошо. Любовь к такой девушке обязывает. Ты должен смотреть на себя почти как на жреца. А ты? Как ты себя соблюдаешь? Да ни на столечко! Обнаглел вконец, иначе не скажешь.

И вновь он был поражен справедливостью ее слов.

— Я давно к тебе приглядываюсь, молодой человек, и, кажется, наконец тебя раскусила. Твоя беда, помимо всего прочего, что ты — червяк, лодырь, попрошайка, жалкий, бесхребетный позор общества. Ты попусту растратил студенческие годы в Гарварде. Да, я отлично знаю, что ты играл в футбольной сборной. Я не отрицаю, что ты — здоровое и жилистое молодое животное. Что меня огорчает, так это твоя душа. Такого понятия для тебя попросту не существует, а душа — это то, что мажут на хлеб. Как я уже говорила, ты пробалбесничал годы учебы, а теперь болтаешься в Нью-Йорке, бьешь баклуши, живешь за счет дяди Кули. То, что ему не в тягость тебя содержать, к делу не относится. Речь о другом. Я отлично знаю, что он — миллионер, владелец Целлюлозно-бумажной компании Парадена. Я о том, что, вытягивая из него деньги, ты катишься вниз. Ты ни чем не лучше своего дяди Джаспера.

— Эй, полегче! — возмутился Билл. Он был готов принять многое, но не это.

— Ничуть не лучше дядя Джаспера, и кузины Эвелины, и остальной вашей родни, — твердо повторила Совесть. — Захребетники, вот вы кто. У дяди Кули есть деньги, и все семейство, включая тебя, тянет из него кровь.

Билл совсем сник.

— И что же мне делать? — смиренно вопросил он.

— Делать? Немного пошевелиться и начать зарабатывать самому. Вставай, лежебока, и покажи, на что способен. Иди к дяде, скажи, что хочешь работать. Тебе двадцать шесть, а ты еще и не принимался. Думаешь всю жизнь бесцельно коптить небо?

Билл заморгал на потолок. Выволочка подействовала. Слова о том, что надо быть достойным Алисы Кокер, задели его за живое, но окончательно проняло сравнение с дядей Джаспером и кузиной Эвелиной. Это — удар ниже пояса, и тут безусловно надо разобраться. Больше всего на свете Билл презирал своих родственников-тунеядцев, живущих за счет дяди Кули. Невероятно, чтобы его, обаятельнейшего Билла Веста, зачислили в тот же разряд. И все же…