Том 18. Пертская красавица ; Рассказы - [212]

Из всех молодцов, в то утро покинувших Даун в тех целях, которые мы здесь изложили, ни у кого шапка не была так ухарски заломлена, ни у кого под туго натянутыми клетчатыми чулками не обрисовывались такие стройные ноги, как у Робина Ойга Мак-Комбиха; друзья обычно звали его Робин Ойг, иначе говоря — молодой, или меньшой, Робин. Росту он был небольшого, как явствует из самого прозвания Ойг, и не такого уж мощного сложения, но проворен и ловок, как живущий в его родных горах олень. У него была легкая, упругая поступь, во время долгих переходов вызывавшая зависть многих дюжих парней, а его манера располагать складки тартана и носить шапку свидетельствовала о твердой уверенности в том, что такой удалой «Джон с высоких гор», как он, уж наверно обратит на себя внимание красоток равнины. Смуглый румянец, ярко-красные губы, белые как кипень зубы придавали немалую привлекательность обветренному лицу, черты которого скорее можно было назвать мужественными, нежели грубыми. Хотя Робин смеялся или даже улыбался не так уж часто — среди его соотечественников это ведь не принято, — но его живые, ясные глаза из-под лихо сдвинутой набекрень шапки искрились жизнерадостностью, которой легко было перейти в шумную веселость.

Проводы Робина Ойга были немаловажным событием, так как и в самом городке и в его окрестностях у него было много друзей — юношей и девушек. В своем кругу он был видной персоной, заключал довольно крупные сделки на свой собственный страх и риск, а кроме того, самые богатые скотоводы Горной Шотландии предпочитали его всем другим гуртовщикам этого края. Он мог бы значительно увеличить свои обороты, согласись он держать подручных; но если не считать двух-трех молодых людей — его племянников, Робин Ойг решительно отказывался от всякой подмоги — быть может, он сознавал, в какой мере его репутация зависит от того, что он во всех случаях

самолично выполняет принятые на себя обязательства. Итак, он довольствовался тем, что ему платили намного дороже, чем другим гуртовщикам, и тешил себя надеждой со временем, после нескольких успешных путешествий в Англию, завести собственное дело, размахом своим приличествующее его происхождению. Ибо отец Робина Ойга, Лахлан Мак-Комбих (что означает «сын моего друга»; на самом деле он по своему клану носил фамилию Мак-Грегор), был назван так прославленным Роб Роем по причине тесной дружбы, соединявшей деда Робина со знаменитым разбойником. Говорили даже, что имя Робин было дано младенцу в честь того, кто в лесах и горах Лох-Ломонда стяжал не меньшую известность, чем его тезка Робин Гуд в окрестностях веселого Шервуда, «Можно ли не гордиться такой родословной?» — говорил Джеймс Босуэл. И Робин Ойг гордился. Однако, приобретя благодаря частым путешествиям в Англию и Нижнюю Шотландию некоторое знание людей и света, он чутьем понял, что это родство может дать ему право на кое-какие преимущества в его родной уединенной долине, но что во всяком другом месте такие притязания будут сочтены и дерзкими и смешными. Поэтому гордость, которую ему внушало его происхождение, была для него, как сокровища для скупца, предметом тайного любования, но он ею никогда не бахвалился перед посторонними.

Много поздравлений и добрых пожеланий выслушал в это утро Робин Ойг. Знатоки наперебой расхваливали его гурт, в особенности быков самого Робина, лучших из всех. Одни протягивали ему роговые табакерки, предлагая прощальную понюшку, другие просили выпить дох-ан-дорох — прощальную чашу. Все дружно кричали: «Счастливого тебе пути, счастливого возвращения! Хорошей торговли на ярмарках у саксов! Побольше банкнот в леабхар-дху (черном бумажнике), побольше английского золота в спорране (кошеле из козьей кожи).

Местные красотки прощались менее шумно, но, если верить молве, не одна из них с радостью отдала бы самое ценное свое украшение за сладостную уверенность в том, что именно на ней юноша остановил свой взгляд, прежде чем двинуться в путь.

Только Робин Ойг протяжно крикнул «Ого-ой!», чтобы расшевелить медлительных животных, как за его спиной раздался возглас:

— Эй, Робин, погоди малость! Это я, Дженет из Томагуриха, старая Дженет, сестра твоего отца!

— Разрази ее гром, старую ведьму, горную колдунью, — проворчал фермер из плодородной низины под Стерлингом, — она еще, не ровен час, наведет порчу на скот.

— Этого она никак не может, — сказал другой фермер, такой же мудрец. — Не таковский Робин Ойг: никогда он с места не сойдет, пока у каждого быка на хвосте святому Мунго узелок не завяжет, а уж это верное средство самую дотошную ведьму спугнуть, из тех, что на помеле над Димайетом летали.

Читателю, пожалуй, небезынтересно узнать, что рогатый скот горной Шотландии особенно подвержен воздействию заговоров и колдовства, во избежание чего люди осмотрительные завязывают особо хитрые узелки на пучке волос, которым заканчивается хвост животного.

Но старуха, внушавшая фермеру такие мрачные подозрения, казалось, была всецело занята гуртовщиком и не обращала никакого внимания на стадо. Робина же, напротив, ее присутствие, явно раздражало.