Том 17. Джимми Питт и другие - [121]

— Что ж, — произнес Рудольф Гаррас, нарушив неловкое молчание. — Думаю, все кончилось? Нам пора, а?

Он все еще держал яблоко, ну, и надкусил. Увидев, как ускользает кусочек, Вальтер испустил крик. Перед лицом опасности он был безмятежен, но когда Рудольф посягнул на яблоко, по всем правилам его собственное, он не смог сдержаться. Рудольф извинился и вернул яблоко, Вальтер с удовольствием принялся за него.

— Пойдем, я отведу тебя к маме, дружок, — сказал Рёссельман.

Вальтер не отозвался и продолжал жевать яблоко. Телль внезапно пришел в себя, поискал Вальтера и повел его по дороге домой, оставаясь глухим ко всеобщему восторгу. Геслер нагнулся к нему.

— Телль, — сказал он, — на два слова.

Телль вернулся.

— Ваше превосходительство.

— Пока ты здесь, объясни мне одну вещь.

— Хоть тысячу, ваше превосходительство.

— Одной довольно. Когда ты собирался стрелять в яблоко, ты одну стрелу вложил на тетиву, а вторую заткнул за пояс.

— Вторую! — Телль притворился удивленным, но наместник не дался в обман.

— Да, вторую стрелу. Зачем? Что ты задумал с ней делать, Телль?

Телль опустил взгляд и принялся вертеть в руках лук.

— Ваша милость, — произнес он наконец, — таков обычай у стрелков. Все лучники затыкают вторую стрелу за пояс.

— Нет, Телль, — возразил Геслер, — нет, я не верю твоему ответу. Здесь умысел, как видно, был другой. Ты мне признайся, Телль, чистосердечно. Что б ни было, я не казню тебя, так что говори. Зачем ты достал другую стрелу?

Телль оставил лук в покое, и бесстрашно встретился с наместником глазами.

— Раз вы обещаете оставить меня в живых, ваше превосходительство, — ответил он, гордо выпрямившись, — скажу.

Толпа сбилась потеснее, боясь упустить хоть слово.

— Когда бы я попал в родного сына, — отчеканил Телль, — стрелою этой я пронзил бы вас. Если бы в первый раз я промахнулся, знайте, ваша милость, что вторая стрела попала бы в цель.

В толпе одобрительно зашушукались, а Телль засунул стрелу обратно в колчан и уставился горящими глазами на Геслера. Наместник побледнел от гнева.

— Схватить его! — рявкнул он.

— Одумайтесь, ваша милость, — прошептал Рудольф Гаррас, — вы обещали сохранить ему жизнь. Телль, беги! — выкрикнул он.

Телль не шелохнулся.

— Схватить его и связать, — гремел Геслер, — Станет сопротивляться, задайте ему трепку.

— Не стану сопротивляться, — презрительно отозвался Телль. — Мне следовало помнить, что значит довериться слову тирана. Пусть я умру, так хоть мои сограждане будут знать цену вашим обещаниям.

— Никоим образом, — ответил Геслер. — Я рыцарского слова не нарушу. Я жизнь тебе дарю, как обещал. Ты опасный человек, Телль, а от таких я вправе защищаться. Ты сам выболтал свои преступные намерения. Я прослежу, чтобы ты их не привел в исполнение. Жизнь тебе я обещал, и жизнь дарю. О свободе же речь не шла. В моем замке в Кюснахте[54] есть темницы, куда от века не заглядывали ни солнце, ни луна. Прикуют тебя там за руки, за ноги — и твои стрелы не будут мне страшны. Безрассудно, Телль, угрожать властям предержащим. Стража, связать его и отвести на мой корабль. Я последую за вами, и сам доставлю его в Кюснахт.

Стражники связали Теллю руки. Он не сопротивлялся. Под стоны окружающих его отвели к берегу озера, где стоял на якоре корабль Геслера.

— Ушла последняя надежда, — переговаривались люди. — Где нам теперь искать предводителя?

ГЛАВА XIV

Замок Кюснахт стоял с противоположной стороны озера — каменная громада на могучем утесе, встающем из волн, которые вечно бурлили и пенились у его подножия. Его окружали отвесные скалы самых причудливых форм, и множество судов погибло здесь во время бури, а шторма бывали на озере часто.

Геслер со своими людьми и Телль, связанный и безоружный, отплыли после полудня. Флюэлен,[55] где швартовался корабль наместника, был в двух милях от Кюснахта.

Когда все взошли на борт, Телля посадили на самое дно трюма. Там было темным-темно, то и дело по нему пробегали крысы. Отдали швартовы, надулись паруса, и корабль заскользил по озеру с попутным ветром.

Многие швейцарцы пошли за Теллем и его тюремщиками к гавани и стояли, уныло всматриваясь, как тает в дымке корабль. Они было зашептались, что надо его спасти, хоть попытаться, но никто не посмел начать, и шепотки так и окончились ничем. Мало кто носил оружие, а стражники были в доспехах, и у каждого — длинная пика или острый меч. Как сказал бы Арнольд Сева, случись он здесь, что людям требовалось — так это осмотрительность. Бесполезно нападать на тех, кто прекрасно может защититься.

Поэтому люди смотрели и стенали, но ничего не делали.

Какое-то время корабль мчался по зеркально гладкой воде. Телль лежал внизу, слушал, как матросы бегают по палубе у него над головой, и прощался с надеждой когда-нибудь снова увидеть дом и друзей.

Но вскоре он заметил, что качка и крен стали сильнее, чем поначалу, значит, сообразил он, разыгрался сильный шторм. На озере быстро налетали бури, его всегда опасно было пересекать на лодке. Часто в начале поездки на воде не было даже ряби, а под конец вставали валы, способные потопить громадный корабль.

Телль радовался шторму. Жизнь была ему не мила, если жить — значило сидеть взаперти в темной тюрьме замка Кюснахт. Уж лучше утонуть. Он лежал внизу корабля и надеялся, что вот-вот волна швырнет их на скалу и пустит на дно. Качка была — хуже некуда.