Том 16. Доктор Паскаль - [14]

— Так, так! — сказал он, не утрачивая бодрого расположения духа. — Мы все еще дуемся! Нехорошо! Значит, тебя не приводит в восторг мое колдовское зелье, воскрешающее мертвых?

Он уселся за стол, и девушка, заняв место напротив него, ответила нехотя:

— Ты знаешь, учитель, я всегда восхищаюсь тобой… Только мне хотелось бы, чтобы и другие разделяли мое восхищение… Но смерть бедняги Бутена…

— Знаю, знаю, о ком ты говоришь, — воскликнул он, не дав ей кончить, — об этом несчастном эпилептике, умершем от внутреннего кровоизлияния. Ладно, раз ты не в духе, не будем больше касаться этого: ты только сделаешь мне больно и испортишь весь день.

К столу были поданы яйца всмятку, котлеты, сливки. Снова наступило молчание, и хотя Клотильда продолжала дуться, она уписывала еду за обе щеки. Она любила поесть и не считала нужным это скрывать кокетства ради. Доктор волей-неволей рассмеялся и заметил:

— Меня успокаивает, что у тебя хороший аппетит… Мартина, подбавьте-ка барышне еще хлеба!

Мартина, по установившемуся обычаю, прислуживала им, без церемоний наблюдая, как они едят, иногда даже вступала с ними в беседу.

— Сударь, — сказала она, нарезав хлеб, — мясник принес счет. Оплатить?

Подняв голову, Паскаль взглянул на нее с удивлением.

— Почему вы меня спрашиваете? Вы ведь всегда оплачиваете счета без моего ведома.

Деньгами и в самом деле распоряжалась Мартина. Капитал Паскаля, помещенный у плассанского нотариуса, г-на Грангийо, приносил кругленькую сумму в шесть тысяч франков. Каждые три месяца на руках у служанки оказывалось полторы тысячи франков; она расходовала их с наибольшей выгодой для семьи, делала все покупки и сама за все платила, наводя при этом строжайшую экономию; и скупость Мартины служила поводом для неистощимых шуток. Клотильда тратила очень мало, да и к тому же не располагала собственными деньгами. А доктор брал на карманные расходы и на опыты из тех трех-четырех тысяч франков, которые все еще зарабатывал ежегодно. Таким образом, в ящике его секретера скопилось немало золота и банкнот, но точной цифры он и сам никогда не знал.

— Конечно, сударь, плачу по счетам я, — возразила служанка, — но лишь в тех случаях, когда сама покупаю продукты; на этот же раз сумма очень велика, и все из-за этих ваших мозгов, которые поставляет мясник…

Доктор резко ее прервал:

— Только этого не хватает! Неужели и вы тоже ополчились против меня? Нет, нет, это уж слишком! Вчера вы обе очень меня огорчили, и я не на шутку рассердился. Пора положить этому конец, я вовсе не желаю, чтобы наш дом превратился в ад… Две женщины против меня одного, да вдобавок вы ведь единственные, кто меня любит! Право же, хоть беги от вас куда глаза глядят!

Он не сердился, он шутил, хотя дрожь в голосе выдавала его волнение. Со свойственным ему веселым добродушием он добавил:

— Если вы, голубушка, опасаетесь, что в этом месяце не сведете концы с концами, скажите мяснику, пусть пришлет мой счет отдельно… Будьте спокойны, я не попрошу вас добавлять из своего кармана, ваши неприкосновенные сбережения останутся целы.

Это был намек на маленький личный капитал Мартины. Получая ежегодно в течение тридцати лет четыреста франков жалованья, она заработала двенадцать тысяч, ограничивая собственные расходы самым необходимым. И сумма ее сбережений, почти утроенная благодаря приросту процентов, составляла теперь около тридцати тысяч франков, которые она не поместила у г-на Грангийо из какого-то каприза, из желания держать свои деньги отдельно. Впрочем, они приносили ей солидный доход.

— Мои неприкосновенные сбережения — это честно заработанные деньги, — сказала она с важностью. — Но вы правы, сударь, я попрошу мясника посылать вам отдельный счет, ведь мозги, что он поставлял, не для моей, а для вашей кухни.

Эта перепалка вызвала улыбку Клотильды, — ее всегда забавляло подшучивание над скаредностью Мартины, и завтрак закончился более весело. Доктор предложил пить кофе под платанами, говоря, что хочет подышать свежим воздухом после проведенного взаперти утра. И кофе подали на каменный столик возле фонтана. Как там было хорошо, в тенистом уголке, у прохладной журчащей воды, меж тем как повсюду кругом — в сосновой роще, на току, в комнатах — стояла нестерпимая духота.

Паскаль, удовлетворенно поглядывая на склянку с нервным веществом, которую он поставил на стол, начал притворно ворчливым тоном:

— Итак, сударыня, вы не верите в мой животворный эликсир, а верите в чудеса!

— Учитель, — ответила Клотильда, — я верю, что нам не дано постичь всего.

Он сделал нетерпеливое движение.

— Но нам надо все постичь… Пойми же, маленькая упрямица, что наука не знает ни одного нарушения незыблемых законов, управляющих вселенной. Только человеческому разуму удавалось до сих пор вторгаться в них. Укажи мне чью-то разумную волю, чье-то преднамерение вне реального мира. Все — здесь, и нет другой воли, кроме силы, побуждающей все к жизни, жизни, которая непрестанно развивается и совершенствуется.

Энергично взмахнув рукой, он встал, и в нем чувствовалась такая внутренняя сила, что девушка смотрела на него, дивясь, как моложаво его лицо под шапкой седых волос.