У Вас есть горькие строки о людской жестокости и о бесстыдстве тех самых, на которых Вы, истинно любя их, пожертвовали, может быть, всю жизнь и деятельность Вашу (про Вас это можно сказать). Но не удивляйтесь и не огорчайтесь — никогда более и не надо ждать ни от кого. Не осуждайте меня как бы за высший профессорский тон: я сам оскорблен многими и, право, иными невинно, другие же были оскорблены моим характером (в сущности тем, что я говорил им искреннее слово, по их же просьбе) и горько отплатили мне за это искреннее слово — и что же, я наверно досадовал и негодовал более, чем Вы. Правда, более того, что Вы претерпели от тех и других, редко могло быть — ибо сам я был свидетелем и сколько раз слышал я Ваше имя, обвиняемое теми и другими. Но вот что хорошо тут всегда: знайте, что всегда есть такая кучка людей, которые оценят, сообразят и сочувствуют непременно и верно. У Вас есть сочувственники, понимающие Вашу деятельность и прямо любящие Вас за нее. Я таких встречал и свидетельствую, что они есть. Меня же сочтите как горячего из горячих почитателей Ваших и прекрасного, милого, доброго, разумного сердца Вашего. Жена же моя Вас сразу полюбила, а знает Вас меньше моего.>>*
Грудь моя здесь так расстроилась, до того, что я 17-го числа июля еду в Эмс на шесть месяцев[123] до сентября. Ужас, что вынесу скуки в уединенном лечении моем. Напишите мне тогда хоть строчку (Allemagne, Ems, M-r Théodore Dostoiewsky, poste restante).
Глубокое мое уважение Вашему супругу,>>* до свидания, дорогая Анна Павловна, жму Вам руку и целую ее. Анна Григорьевна очень Вас любит и свидетельствует Вам свою беззаветную преданность.
Ваш Ф. Достоевский.
Напомните обо мне Вашим деткам.
215. Н. А. Любимову
7 (19) августа 1879. Эмс
Эмс, 7/19 августа/79.
Милостивый государь
многоуважаемый Николай Алексеевич,
Спешу выслать Вам при сем книгу шестую «Карамазовых», всю, для напечатания в 8-й (августовской) книге «Русского вестника». Назвал эту 6-ю книгу: «Русский инок» — название дерзкое и вызывающее, ибо закричат все не любящие нас критики: «Таков ли русский инок, как сметь ставить его на такой пьедестал?» Но тем лучше, если закричат, не правда ли? (А уж я знаю, что не утерпят.) Я же считаю, что против действительности не погрешил: не только как идеал справедливо, но и как действительность справедливо.
Не знаю только, удалось ли мне. Сам считаю, что и 1/10-й доли не удалось того выразить, что хотел. Смотрю, однако же, на эту книгу шестую как на кульминационную точку романа. — Само собою, что многие из поучений моего старца Зосимы (или, лучше сказать, способ их выражения) принадлежат лицу его, то есть художественному изображению его. Я же хоть и вполне тех же мыслей, какие и он выражает, но если б лично от себя выражал их, то выразил бы их в другой форме и другим языком. Он же не мог ни другим языком, ни в другом духе выразиться, как в том, который я придал ему. Иначе не создалось бы художественного лица. Таковы, например, рассуждения старца о том, что есть инок, или о слугах и господах, или о том, можно ли быть судьею другого человека,>* и проч. Взял я лицо и фигуру из древлерусских иноков и святителей: при глубоком смирении надежды беспредельные, наивные о будущем России, о нравственном и даже политическом ее предназначении. Св. Сергий, Петр и Алексей митрополиты разве не имели всегда, в этом смысле, Россию в виду?
Чрезвычайно прошу Вас (умоляю), многоуважаемый Николай Алексеевич, поручить корректуру надежному корректору, так как сам эту книгу, за отсутствием, не могу корректировать. Особенно прошу обратить внимание на корректуру от 10 до 17-го полулистка включительно (главка под рубрикой: «О Священном писании в жизни отца Зосимы»). Эта глава восторженная и поэтическая, прототип взят из некоторых поучений Тихона Задонского, а наивность изложения — из книги странствований инока Парфения.>* Просмотрите сами, многоуважаемый Николай Алексеевич, будьте отцом родным! Когда корректуры всей книги будут отсмотрены, то сообщите Михаилу Никифоровичу. Мне бы хотелось, чтоб он прочел и сказал свое мнение, ибо очень дорожу его мнением.
В этой книге, надеюсь, ничего не найдете вычеркнуть или поправить как редактор, ни словечка, за это ручаюсь.
Очень еще прошу сохранить все разделения на главы и подглавы, как есть у меня. Тут вводится в роман как бы чужая рукопись (Записка Алексея Карамазова), и само собою, что эта рукопись разграфирована Алексеем Карамазовым по-своему. Здесь вставлю ропщущее NBene: в июньской книге, в главе «Великий Инквизитор», не только нарушены мои рубрики, но даже всё напечатано сплошь, страниц 10 сряду, без перенесения на другую строчку даже. Это очень меня огорчило, и на это приношу Вам мою сердечную жалобу.
Следующую, 7-ю книгу, под названием «Грушенька», которою закончится в этом году 2-я часть «Карамазовых», вышлю неуклонно примерно к 10-му сентября и уже из Старой Руссы. Эта 7-я книга предназначена мною на 2 книги «Русского вестника», сентябрьскую и октябрьскую. Будет всего в книге 7-й листа 4, так что на сентябрь придется всего лишь листа 2, не более, но что делать: в этой 7-й книге два отдельные эпизода, как бы две отдельные повести. Зато с окончанием этой 2-й части
