Том 15. На Рио-де-Ла-Плате - [10]

— Это решительно невозможно.

— Вы полагаете? Почему?

— Потому что оба они принадлежат к одной и той же партии. Он ведь пришел, чтобы предложить Латорре некое дельце!

— Не верю я в это.

— Но, сеньор, он же мне все-таки предложил его, потому что принял меня за полковника!

По лицу моего собеседника скользнула очень хитрая усмешка.

— Видно, что вы книжный червь, — сказал он. — В жизни все бывает совсем иначе, чем в ваших книгах. Латорре как раз не принадлежит к партии вашего сеньора Андаро, которого вы называете чудаковатым типом. Латорре, правда, предпочитает скрывать свое мнение, ведь он не только смелый, но и осторожный человек; тем не менее доподлинно известно, что он принадлежит к красным, а не к белым.

— Но почему Андаро подбивает его на это дело?

— По-видимому, чтобы скомпрометировать его. Так я, по крайней мере, думаю. Представляете себе всю ту шумиху, что поднимется, если сторонники «Бланко» заявят: мы располагаем подписью Латорре, которой он удостоверяет, что получил от нас пять тысяч песо, дабы мы поставили ему оружие для мятежа! Таким образом, он навсегда был бы устранен.

— Ага, теперь я вижу насквозь этого Андаро.

— Итак, либо он принимает вас за Латорре и злится из-за того, что вы не попались в его западню, либо понял, что вы в самом деле человек посторонний, и теперь негодует, что посвятил вас в свои планы, ведь для него самого и его партии будет опасно, если вы сообщите об этом настоящему Латорре. В обоих случаях вам нельзя ожидать ничего хорошего ни от него, ни от других сторонников «Бланко». А как добиться этого самым верным способом? Попробуйте-ка ответить на этот вопрос сами!

— Вы действительно хотите предостеречь меня, сеньор Монтесо?

— Да, хочу. Бандиты, забавы ради, подолгу на улице не стоят. Уж в этом вы можете мне верить. Я здешние порядки знаю получше, чем вы.

— Да уж, воистину, едва ступил на эту прекрасную землю, как в такую дыру провалился, из которой можно и не выбраться!

— Сравнение очень верное. Выбирайтесь оттуда побыстрее и убегайте! Я думаю, вам это удастся. Я вовсе не хочу этим сказать, что вам надо бежать сегодня же. Но вам нужно лишь в свою очередь тоже следить за бандитом и остерегаться других неожиданных ловушек. Я уверен, что до завтрашнего полудня, когда я собираюсь к вам прийти, с вами что-нибудь да приключится. Был бы очень рад, если бы вы вняли моему предупреждению.

— Я прислушаюсь к нему, сеньор, обещаю вам. И раз уж вы намерены уйти, то позвольте мне выплатить вам сейчас две сотни песо.

Я подвинул к нему пять десятков песо фуэрте. Он свернул их и сунул в карман жилетки с таким видом, словно это всего лишь кусочки папиросной бумаги. Затем он подал мне руку, отвесил вежливый поклон и удалился.

Я занял его место, чтобы наблюдать за бандитом. Тот коротким взглядом смерил показавшегося из двери йербатеро и сделал нетерпеливое движение. Спустя какое-то время я тоже ушел. При этом я держался так, словно вообще не замечал никого вокруг. Я шагал по случайным улицам, останавливался у разных витрин и убеждался, что этот человек непрерывно следовал за мной.

Так прошел, пожалуй, час. Наступили сумерки. Звон колокола подсказал мне, что я нахожусь недалеко от кафедрального собора. Я знал, что люди сейчас направляются в церковь для ежедневного «Ave Maria de la noche»[31], и потому присоединился к тем, кто хотел помолиться.

Величественное, залитое светом пространство собора было заполнено множеством верующих; общинам многих европейских столиц следовало бы взять с них пример. С хоров доносилось смешанное пение, сопровождаемое органом. Певцы были довольно хорошо обучены, но вот органист, к сожалению, оказался музыкантом пятого или шестого сорта. Он скверно разбирался в регистрах и очень часто фальшивил.

Орган — мой любимый инструмент. Я поднялся наверх, чтобы взглянуть на человека, который так исказил величественную музыку Палестрины[32]. За пультом дирижировал регент[33]. Органист был маленьким, худым, суетливым человечком, казавшимся еще меньше среди мощных труб. Когда он увидел, что я, прислонившись к углу органа, наблюдаю за ним, то, видимо, захотел произвести на меня впечатление. Он тут же выдвинул принципал и корнет[34] и еще несколько шестнадцатистопных регистров[35] в придачу. Конечно, поднялся такой шум, в котором голоса певцов потонули полностью. Тем не менее дирижер не удостоил музыканта даже кивком. В такой манере песнопение было исполнено до конца.

Затем настал черед короткой прелюдии[36], состоявшей из фальшивого органного трио, исполнявшегося на двух мануальных клавиатурах[37] и одной педальной[38]; звучала такая знакомая и любимая мной мелодия. Но, к сожалению, органист выдвинул вверх Vox angelica[39], Vox humana[40], Aeoline и Flauta amabile и пользовался басами самых низких и мощных регистров, поэтому прекрасная мелодия исчезала, словно ручеек в море басов.

Выдержать такое я не мог. Даже если органист стал бы угрожать мне вечной кровной местью, я все же бросился к нему, убрал звучавшие слишком громко голоса и изменил регистр. Музыкант сперва изумленно, а затем с доброжелательностью поглядел на меня. Казалось, что моя аранжировка