Том 14. М-р Моллой и другие - [9]

4

Первое впечатление Фредди от любимого автора мистера Корнелиуса, создавшего «Только во имя любви», «Вереск на холмах», «Милую мою Дженни Дин» и множество других творений, было подобно хлесткому удару промеж глаз мокрой рыбиной. Он попятился и заморгал. Логика и знание жизни подсказывали, что его ждет хилое, хлипкое, очкастое создание, которое будет застенчиво улыбаться, утомляя воображение запахом лаванды и видом покрывал с подзорами. Лейла Йорк во плоти разительно отличалась от навязанного ей образа. Это была крупная женщина, на вид — сорока с небольшим, с лицом пригожим и добродушным. Многое роднило ее облик с чертами русской императрицы Екатерины. Что же касается голубых, ясных, пронзительных глаз, то они явно могли обойтись без очков.

— Приветствую! — сказала она голосом, который живо напомнил ему старшину, проводившего с ними строевые учения в школе: тому стоило гаркнуть «смирно!», и по всей школе начинали дребезжать стекла. — Это вы Виджен?

— Совершенно верно.

— Шусмит звонил мне и сказал, что вы везете бумаги. Только, клянусь головой, вы забыли их в поезде.

— Нет, они у меня с собой.

— Ну, тогда давайте все подмахнем, и дело с концом.

Она подписалась ловким, небрежным росчерком человека, привыкшего давать автограф, и приготовилась начать беседу.

— Виджен? — сказала она. — Любопытно. Я когда-то знавала Родни Виджена. В сущности, я и сейчас его знаю, только он предпочитает фигурировать под псевдонимом. Называет себя лордом Блистером. Он вам не родственник?

— Это мой дядя.

— Что вы говорите? Вы на него не очень похожи.

— Не очень, — ответил Фредди, которого обратное утверждение повергло бы в ужас. Во внешности дяди Родни он не находил ни единой черточки, отвечавшей его эстетическим установкам.

— Знакома ли вам племянничья любовь?

— Я бы не сказал, что «любовь» — самое подходящее слово.

— Значит, если в дальнейшем я буду называть его старым остолопом, возражать не будете?

— Ни в малейшей степени, — пролепетал Фредди, обуреваемый такими теплыми чувствами к этой женщине, какие нечасто испытывал к особам противоположного пола старше двадцати пяти лет. Ему было ясно как день, что он и Лейла Йорк — родственные души. — Ваши слова ласкают мой слух. Выражение «старый остолоп» выставляет его в слишком выгодном свете.

Она запустила вверх философскую струйку дыма, по-видимому, обратясь мыслями к прошлому.

— Когда-то я была с ним обручена.

— Серьезно?

— Правда, я бросила все это дело, когда он начал раздуваться по периметру. Так и не смогла отвадить его от углеводов. Я не против того, чтобы остолоп оставался остолопом, но два остолопа, слепленных в единую массу, — это уж слишком.

— Золотые слова! Вам не приходилось встречаться с ним в последнее время?

— Год не виделись. Так и не похудел?

— Обошел всех до одного на конкурсе «Толстый дядя» в «Трутнях».

— Удивляться не приходится. Но только, заметьте, я бы все равно расторгла помолвку, потому что вскоре после того, как мы дали друг другу слово, я повстречала Джо Бишопа.

— Джо Бишопа?

— Один персонаж, за которого я впоследствии вышла замуж. Потом мы расстались, и я до сих пор себе за это пеняю. Страшная глупость с моей стороны, что я его упустила. Вы женаты?

— Нет.

— Что это у вас лицо перекосилось?

— У меня?

— А у кого же?

— Прошу прощения.

— Ничего. Значит, такое у вас лицо. Да, что ни говори, забавно думать, что если бы в моей жизни не появился Джо, а ваш дядя начал бы приседать и подтягиваться, а также отказался от конфет, масла и картофеля, вы бы сейчас называли меня тетей Бесси.

— Вы хотели сказать — Лейлой.

— Нет, не хотела. Лейла Йорк — это мой псевдоним. Я — урожденная Элизабет Биннс. Если ваша фамилия Биннс, писать и не начинайте. Но мы еще не все косточки перемыли вашему дяде. Вы что-то от него не в восторге.

— Так уж вышло. Он сам навлек на себя мою немилость.

— Как же это?

Фредди слегка передернуло. Его передергивало всякий раз, когда он вспоминал о злодеянии дяди Родни.

— Он продал меня на галеры Шусмиту.

— Вам не нравится у него работать?

— Нет.

— Мне бы и самой не понравилось. Как же нынче дела у Джонни Шусмита?

Столь легкомысленное упоминание всуе об истинном Франкенштейне совершенно оглушило Фредди. Ему привиделась сцена, в которой он называет выдающегося адвоката по имени, и от этого жуткого видения его хватила судорога. Не сразу вернулся к нему дар речи.

— Ну, Шусмит вовсю шипит и тужится.

— Я ведь помню его. Нам как-то раз было очень хорошо вдвоем.

— Вы это серьезно?!

— Конечно. Мы с ним целовались под кустиком рододендрона.

Фредди вздрогнул.

— Это с кем, с Шусмитом?

— Да.

— Вы сейчас говорите о Шусмите из «Шусмита, Шусмита, Шусмита и Шусмита», что в Линкольнз Инн Филдс?

— Именно так.

— Ну, знаете! Это нечто уникальное!

— Да что вы, он в свое время был сущим дьяволом! А сейчас — взгляните на него. Весь усох, как копченая селедка, и Елену-то Троянскую не поцелует, даже если преподнести ее спящей в кресле и повесить сверху веточку омелы.[9] Вот что значит быть адвокатом! Высасывает все жизненные соки. А ведь Джонни не обкрадывает своих клиентов, что, как мне всегда казалось, единственная радость, доступная в этой жизни судейским. Давно вы на него работаете?