Том 14. Критические статьи, очерки, письма - [47]

* * *

Порядок под властью тирании — это, говорит где-то Альфиери, жизнь без души.

* * *

Идея бога и идея короля — их две и должно быть две. Монархия типа Людовика XIV смешивает эти две идеи в ущерб порядку мирскому, во вред порядку духовному. Из такого монархизма получается некий политический мистицизм, роялистский фетишизм, какое-то обожествление королевской особы, для которой дворец служит храмом, чьи придворные — жрецы, а церемониал заменяет десять заповедей. Вот откуда проистекают все эти вымыслы, называемые божественным правом, наследственным правом, божией милостью и являющиеся извращением истинного божественного права — правосудия, истинного права на власть — просвещенности, подлинной милости божьей, которая есть разум. Эта религия льстецов-царедворцев приводит лишь к тому, что простая человеческая рубаха превращается в хоругвь.

* * *

Мы переживаем сейчас время панических страхов. Клуб, например, пугает, и это совершенно понятно; это слово, которое масса понимает как цифру 93. А для низших классов 93 — это голод, для средних классов — это максимум, для высших классов — это гильотина.

Но мы живем в 1830 году.

* * *

Республика, как ее понимают некоторые, есть война тех, у кого нет ни одного су, ни одной идеи, ни одной добродетели против любого, кто является обладателем хотя бы чего-либо из названного.

Республика, как понимаю ее я, та республика, которая еще не созрела, но которая через столетие завоюет Европу, есть общество, управляющее обществом; в защите оно — национальная гвардия; как суд — суд присяжных; как орган местной власти — это коммуна; как правительственный орган — коллегия избирателей. Четыре основы монархии — армия, магистратура, администрация, пэрство — для этой республики лишь четыре стесняющие ее нароста, которые атрофируются и скоро отомрут.

* * *

— Моя жизнь была полна шипов.

— Не поэтому ли вас так терзает совесть?

* * *

В хартии всегда есть две стороны: это решение народа и века, и это — листок бумаги. Весь секрет хорошего руководства прогрессивным развитием нации состоит в умении отличать решение общества от того, что просто является листком бумаги. Все принципы, освобожденные предшествовавшими революциями, образуют основу, самую сущность хартии; уважайте их. Таковы свобода вероисповеданий, свобода мысли, свобода печати, свобода собраний, свобода торговли, неприкосновенность личности, свобода пропаганды, театра, подмостков, равенство перед законом, возможность применения всех способностей на всех должностях — все эти священные принципы, которые, подобно электрическому скату, поражают королей, осмеливающихся дотронуться до них. Но о листке бумаги, о форме, редакции, букве закона, вопросах возраста, ценза, избирательного права, правах наследования, несменяемости, карательной системе — об этом беспокойтесь меньше всего и производите реформы по мере того, как время и общество движутся вперед. Буква закона не должна окаменевать, если дела прогрессивны. Если эта буква сопротивляется, ее надо сломать.

* * *

Порой хартию надо насиловать, тогда у нее будет потомство.

* * *

В делах, касающихся государственной власти: всякий раз, как что-либо возникает, не навязываясь насильно, оно существует по праву.

* * *

Когда-нибудь в Европе разразится всеобщая война, война царств против отечеств.

* * *

Г-н де Талейран сказал с изящной улыбкой Луи-Филиппу, присягая ему: «Гм! Государь, — это в тринадцатый раз».

* * *

Г-н де Талейран сказал год тому назад, в то время, когда много говорили о трилогиях в литературе: «Я тоже хочу создать свою трилогию: я создал Наполеона, я создал дом Бурбонов, я закончу домом Орлеанов».

* * *

Только бы пьеса, которую нам играет г-н Талейран, в самом деле ограничилась тремя актами!

* * *

Революции — великолепные импровизаторши. Иногда только несколько растрепанные.

* * *

Ужасен этот плуг революций! Головы катятся по обеим сторонам лемеха, вспахивающего борозду.

* * *

Не разрушайте нашу готическую архитектуру. Пощадите церковные витражи — они трехцветные.

* * *

Наполеон говорил: «Я не хочу петуха, его съест лисица». И он выбрал орла. Франция вернула петуха. И вот все лисицы возвращаются украдкой одна за другой, прячась один позади другого. П за Т, В за М. Eia, vigila, Galle! [73]

* * *

Есть люди, которые считают себя чрезвычайно передовыми, а находятся еще в 1688-м. Между тем мы уже давно миновали 1789-й.

* * *

Новое поколение свершило революцию 1830 года, старое намеревается оплодотворить ее. Безумие, бессилие! Революции — двадцать пять лет, парламенту — шестьдесят, — что может родиться от такого сожительства?

* * *

Старцы, не запрещайте доступ к себе в Законодательное собрание; откройте лучше дверь и пропустите молодежь. Подумайте о том, что, закрывая ей вход в палату, вы оставляете ее на площади.

* * *

У вас есть прекрасная трибуна из мрамора с барельефами г-на Лемо, и вы хотите использовать ее лишь для себя; чудесно. В один прекрасный день новое поколение перевернет бочку вверх дном, и эта новая трибуна мгновенно окажется связанной с улицей, которая раздавила восьмисотлетнюю монархию. Подумайте об этом.

Заметьте, между прочим, что при всей почтенности вашего возраста все, что вы делаете с августа 1830 года, вы делаете поспешно, легкомысленно и безрассудно. Возможно, что молодежь не дала бы так разбушеваться пожару. В прежней монархии было много полезного, что вы поторопились сжечь, а оно могло бы служить хотя бы фашиной, чтобы завалить глубокий ров, отделяющий нас от будущего. Мы, молодые илоты в политике, неоднократно порицали вас из нашего угла, где вы оставили нас коснеть в бездействии, а ведь мы — те, кто мечтал о всеобщем и полном переустройстве. Но и разрушать и строить заново следовало не сразу, нужно было делать это терпеливо и внимательно, щадя интересы, которые прячутся под старыми социальными зданиями и так часто пускают молодые зеленые побеги. В час, когда все рушится, нужно создать временный приют для всех интересов.