Том 13. Запечатленные тайны - [9]

«Петр был художником. Он рассказывал, что учился в Одессе. Но я видел: художником он рожден…» Швейцарец купил русскому другу краски, а лагерный парикмахер снабжал его рамами и холстом. Картины Петр парикмахеру и отдавал, за что старик бесплатно художника стриг и давал немного денег.

«На картинах Петра были горы, луга, домики с тропами по холмам — наша страна, вы видели, живописна. Но часто у Петра повторялся один и тот же мотив: желтоватого цвета равнина, пирамидальные тополя и голубая полоска моря.

Его родиной был Мелитополь. Он говорил: «Карл, ты в наших равнинных местах умер бы от тоски. А я вот тоскую по этой равнине. Что там сейчас?..» Мы много говорили о жизни, я поражался глубине его суждений, его пониманию ценностей жизни. Он подсмеивался надо мной: «Вы, жители гор, мыслите по вертикали, а я — равнинный человек — мыслю горизонтально».

С увлечением учили языки. Карл учился русскому, Петр предпочел французский, хотя в этих пограничных местах у Рейна в ходу был немецкий.

«И все свободное время «равнинный медведь» (так я шутя называл своего коренастого друга) отдавал живописи. Я чувствовал: это не баловство, и покупавший картины старичок парикмахер не ведал цены того, что шло ему в руки».

Карл уговорил Петра послать картины на выставку. Результат: в Берне его картина (пейзаж) получила вторую премию, а в Женеве портрет молодой девушки — первую.

«Я часто видел это молодое лицо на картинах Петра и однажды спросил: кто это? Он сказал, что это девушка с соседней фермы, и признавался, что полюбил ее».

Петру в то время исполнилось двадцать. Карл был на девять лет старше и имел право советовать. Он сказал: «Петр, она совсем ведь дитя. И ты не должен забывать о своем положении. Это может стать бедой для обоих…»

«При следующей встрече Петр меня попросил: «Ты прав. Я подумал еще и о том, что там, — Петр кивнул на висевший в комнате равнинный пейзаж, — там ведь сейчас умирают…

Помоги мне поселиться снова в бараке. Буду жить вместе со всеми». Я пытался ему возражать, но он сказал: «Нет, так будет правильно».

«В 1944 году вместе с другими перемещенными Петра переправили во Францию. Из Гренобля я получил открытку: «Карл, прощай! Я всегда буду помнить о нашей дружбе…»

Такой рассказ мы услышали в кофейне городка Андерматт. Рассказчик был очень взволнован. Его почему-то особенно поразило обстоятельство, что «вот сегодня думал о нем — и эта встреча…».

Допивая остывший чай, наш собеседник сказал: «На седьмом десятке судишь о жизни и обо всем, что послала тебе судьба, очень трезво. Признаюсь: Петр Билан — один из самых интересных и ярких людей, каких я встречал. И смею сказать: лучшего друга у меня не было».

Мы тоже были очень взволнованны. Побежали к автомобилю. Там в числе сувениров, привезенных в Швейцарию из Москвы, лежал альбом «Третьяковская галерея».

Излишне рассказывать, с каким чувством принял Карл Келлер этот подарок. Он листал книгу, подымая время от времени на нас глаза: «Такая встреча… Такой подарок… И сегодня я думал о нем. Бог, наверное, все-таки есть».

Мы садились в машину, а седой человек говорил: «Вот тут, как раз вот тут, перед домом Суворова, мы стояли. Это было тридцать семь лет назад… Счастливого пути!»

Карл.

* * *

Тридцать семь лет назад из фашистского плена в Швейцарию через Рейн бежало много людей разных национальностей. По рассказу Карла, Рейн большинству из них стал могилой — люди были до крайности истощены. Но тем, кто осилил реку, нейтральная Швейцария не отказала в убежище.

В 1943 году, когда пал Муссолини, из лагерей в Италии вырвались сотни военнопленных. Они устремились тоже в Швейцарию. Вот что об этом написано. «Русские, англичане, французы.

Они шли, помогая друг другу. Осенью 43-го года горные перевалы были особенно опасны. Изможденные люди, без всякого снаряжения и проводников, обходя фашистские патрули на дорогах, шли местами, доступными лишь альпинистам. Многие в этих горах навсегда и остались. Но примерно три тысячи человек достигли Швейцарии…»

Война разметала по горам и равнинам Европы миллионы людей. Иные вернулись с войны. Иные погибли вдали от дома. И пропавшие без вести… Без малого сорок лет с той поры… И все же нет-нет да и мелькнет человеческий след. Вот и Билан, уроженец Приазовья, учившийся рисованию в Одессе, воевавший, раненный в руку, бежавший из плена, оставивший добрую память в Швейцарии. Где он? Вдруг отзовется…

Прощаясь со встречным в городке Андерматте, мы спросили: не остались ли какие-нибудь документы о его друге? Карл сказал: «Бережно сохраняю четыре картины. И фотографию».

Недавно от Карла в Москву пришло письмо — шесть строчек с милыми ошибками в русских словах и приветом: «Я здравствую вас!»

В письме — фотография с пометкой «1942 год».

Мы помещаем ее рядом с фотографией Карла и снимком дома Суворова, возле которого мы познакомились. А вдруг у этой истории есть продолжение?

Петр.

 _{Фото В. Пескова и из архива автора. Ж. Ризванова, В. Песков.}

_{4 мая 1980 г.}

Качели

Этот снимок я увидел в рязанском музее и несколько раз возвращался к нему. Может быть, потому возвращался, что, как в зеркале, увидел вдруг свое детство. Все так вот и было. Сестренка на коленях. Много всякой взрослой работы по дому. Разорение и нужда — дальше некуда. Одежонка из крашеной ольховой корой солдатской бязи, еда — песком хрустящие на зубах «пончики» из картошек, пролежавших зиму в земле и извлеченных при «пахоте» огорода лопатой. Но было в той нашей жизни и что-то светлое, вроде этих вот милых качелей.