Том 13. Запечатленные тайны - [10]

Над Воронежем небо было от дыма черным, а ночью от огня красным. Двадцать километров всего до фронта — слышен был грохот взрывов.

Но ходили в лес за дровами и за грибами, копали картошку, из резины брошенных противогазов делали рогатки — стрелять воробьев.

Карманы наши набиты были и вполне боевыми патронами. Большую беду войны дети воспринимали иначе, чем взрослые. А когда немца выбили из Воронежа и война отодвинулась, мы, тринадцатилетние мужчины, заделывали кирпичом амбразуры в домах, как могли. Чинили полы, засыпали траншеи между домами. В ту весну я, помню, сделал из тяжелой и мокрой блиндажной доски скворечник, а на перекладине снятых ворот из армейского троса сделал качели.

Май мы встречали не очень сытыми, но веселыми. Немца гнали все дальше и дальше.

Самолеты над селом пролетали теперь только наши. И, конечно, как и полагается мальчишкам, мы не оставляли без внимания брошенную в прифронтовой полосе поврежденную технику.

За селом возле леса лежал подбитый и странно при посадке перевернувшийся кверху колесами штурмовик. Летчик чудом остался жив. Но самолет был в таком состоянии, что приехавшие за ним на грузовике техники из-за Усмани махнули рукой. И самолет достался нам, ребятишкам. Мы ощупали все заклепки, заглянули в каждую щель и в конце концов нашли удобным на нем качаться — трое становились на одно крыло, трое — на другое. Только мальчишки могут понять удовольствие такого рода…

Война в то лето гремела под Курском и Белгородом.

А этот снимок сделан, как оказалось, в 1944 году под Одессой. Картина, как видим, похожая. Немца прогнали. Можно не прятаться в щелях и погребах, можно играть и греться на солнце. Но для качелей в этой деревне, наверное, не осталось ни дерева, ни столба. Зато осталась у дома разбитая пушка. И вот поскрипывают цепь и веревка о пушечный ствол — босоногий человек делает то, что ему полагается делать в свои семь-восемь лет. Где-то еще умирают от огня таких пушек. Еще год будет длиться война. Но ростки жизни тянутся кверху, как только огонь утихает.

Сейчас мальчишке, наверно, за сорок. Возможно, узнает себя на качелях. Вспомнит солнечный день под Одессой, когда проезжий дядя-корреспондент снимал его, даже не подозревая, как будет нас волновать этот «солнечный зайчик» времен войны.

Корреспондент тот был из Рязани, потому и попал его снимок в рязанский музей. Мы без труда установили его имя: Гаврилов Николай Николаевич. Но нет уже человека, чьим оружием на войне была фотокамера и блокнот, — умер.

Сын его Игорь Николаевич взялся ворошить отцовский архив. И вот нашел старенький, порыжевший, поцарапанный негатив. С него вчера мы и сделали этот снимок — волнующее послание к нам из 1944 года.

 _{Фото из архива В. Пескова. 9 мая 1980 г.}

Ее величество корова

Все было, как на знакомых с детства открытках. Кругом лежали цветные от осенних красок холмы с лесками, лугами, игрушечной красоты домами, сараями, сеновалами, оградами из камней. На плече одного из холмов темнела черточка колокольни, вдали неясно маячили горы.

И было все подернуто синевой, пахнувшей деревенским дымом.

Наши зеленые «Жигули» скользнули по склону холма, и вот уже другая «открытка», столь же яркая и нарядная, оживленная стадом овец на лужайке и шествием стариков в ярких старинных одеждах и почему-то с ружьями…

Оказалось, шли старики со свадьбы, где радость сочетания молодых, по обычаям старины, отмечалась пальбой.

Тут, у холма, мы и услышали звон. Явно колокола… но негромкие и нестройные. Из-за бугра виднелась верхушка церкви. Допустимо было подумать, что это по случаю все той же свадьбы — маленький благовест. Совсем нет! По другую сторону взгорка, в лощине рядом с дорогой, паслось небольшое стадо светло-бурых коров. Оно-то и было виновницей колокольной мелодии. У каждой буренки на ошейнике шириною едва ли не в две ладони висел — не знаешь, как и сказать, — колокольчик. Но можно ли так называть (посмотрите на снимок!) из меди кованный инструмент едва ль не с ведерко.

Мы, понятное дело, сразу же стали снимать необычный ансамбль. И коровы, как будто понимая, что ими любуются, подтянулись прямо к дороге. Это, видно, насторожило хозяина стоявшей у ручья под вязами фермы. Он подъехал к лужку на «пикапе» и, поправляя провода «электрического пастуха», таким способом тактично предупреждал чужаков: имейте в виду — я тут… Убедившись, однако, что коровам ничто не грозит, крестьянин подошел, поздоровался, и мы узнали причину его беспокойства.

Уже несколько лет тут ведется большая война с туристами, для которых нет из Швейцарии лучшего сувенира, чем этот колокол, снятый с коровы.

— Сувенирная индустрия этот спрос, конечно, сразу учла. Колокольчиков в магазинах полно, — сказал крестьянин. — Но вы ведь знаете: кошке дорог краденый кусок мяса, а не тот, что ей бросили.

— Но почему они так велики?

— Далеко слышно. В горах за два километра я уже знаю — это мои. Любую корову по колокольчику узнаю. — Наш собеседник поправил ошейник у одной музыкантши и, возвращаясь к нам, улыбнулся: — Ну, возможно, есть тут немного чудачества. Мы, швейцарцы, на корову молиться готовы.