Том 13. Стихотворения - [8]

Звезда поглощена. Ловушка! Где же свет?..

Остановилось все и ждет. Ответа нет.

Мир стал свидетелем позора, преступленья.

Глядит вселенная, как бездна в исступленье

Из непроглядной тьмы, разъяв ужасный зев,

На солнце без конца свой извергает гнев.

ВЕЧЕРОМ, НА КРЕПОСТНОЙ СТЕНЕ ПАРИЖА

Черным-чернел восток, но светел был закат.

Казалось мне — рука костлявая, сухая,

На траурных столбах простерла пышный плат,

Два белых савана по небу развевая.

Так надвигалась ночь и все брала в полон.

И птицы плакали, и листья трепетали.

Я шел. Потом опять взглянул на небосклон —

Он был полоскою окровавленной стали.

И мне почудилось: окончен страшный бой.

Какой-то светлый бог сражался против змея,

И меч небесных сил, грозящий, роковой,

На землю тяжко пал — и вот лежит, алея.

ПАРИЖ ПОНОСЯТ В БЕРЛИНЕ

Рассвет для мглы ночной — ужасное виденье,

И эллин — варвару прямое оскорбленье.

Париж, тебя громят, пытаясь делать вид,

Что некий приговор тебе за дело мстит.

Педант и солдафон, объединив усилья,

Бесчестят город наш геройский. В изобилье

И бранные слова и бомбы к нам летят;

Продажный ритор лжет, бесчинствует солдат:

Париж, мол, оскорблял религию и нравы.

Потребна им хула, чтоб оправдать расправы;

К убийству клевета удобно подведет.

Сенату римскому подобен твой народ,

О город, вынь же меч для подвигов победных!

Строитель мастерских, защитник хижин бедных,

О, город равенство изведавших людей!

Пускай беснуется орда тупых ханжей —

Защита алтарей и тронов, лицемеры,

Позорящие свет во славу темной веры,

Спасатели богов от мудрости земной.

Сквозь всю историю нам слышен этот вой

На римских площадях, в Мемфисе, Дельфах, Фивах,

Как отдаленный вой и лай собак паршивых.

ВСЕМ ЭТИМ КОРОЛЯМ

Князья тевтонские! Стремясь к успехам славным,

Не подражаете вы пращурам державным:

Они старались быть, круша врагов своих,

Не многочисленней, а доблестнее их.

Другой обычай — ваш.

Без шума, понемногу,

Во мраке тайную прокладывать дорогу

В соседнюю страну, обманывать дозор,

Как это делают любовник или вор,

Среди кустов, нигде открыто не маяча,

Прокрасться, доползти, фонарик слабый пряча,

Потом внезапно, вдруг, крича: «Ура!» и «Хох!»

И обнажив клинки, мильоном грубых ног

В азарте боевом топтать поля соседа…

Тому же лишь во сне пригрезится победа:

Нет войска у него, бездарный генерал.

Мартина Лютера торжественный хорал

С молитвой слушали недаром деды ваши:

То были воины, и из подобной чаши

Не стали бы они вино победы пить, —

Им честь была важней, чем радость победить.

А вы на всем пути к Версалю от Седана,

Пути жестокостей, коварства и обмана,

Успели натворить немало гнусных дел:

От гнева бы, о них услышав, покраснел

Суровый предок ваш, бесстрашный рыцарь-воин.

Ни песни меч войны, ни славы не достоин,

Когда предательство ему расчистит путь,

Когда обману он крестом украсит грудь.

Вильгельм — и Бисмарк с ним: при Цезаре — ворюга,

Обрел Великий Карл в Робер-Макере друга!

Уланам, рейтарам, пандурам отдана

В добычу Франция. Да, некогда она

Великой армией к народам приходила;

Огромной бандою к ней вторглась ваша сила.

Спешат, и пропасти они перед собой

Не видят. Так медведь на льдине голубой

Не чует, что она растрескается скоро.

Да, Франция в плену. Но от ее позора,

От Страсбурга — бойца, чей не угаснет пыл.

От Меца, — вами он за деньги куплен был, —

Получите вы то, что взять насилье может

От женщин, распятых на оскверненном ложе:

Нагое тело их и неуемный гнев.

У гордых городов и непорочных дев

Для тех, кто их терзал, насильно обнимая,

Есть только эта плоть — холодная, чужая.

Так убивайте же побольше: Гравелот

И Шатоден — поля, где жница-смерть идет,

Чтоб красным вы могли гордиться урожаем.

Хвалитесь: «Мы Париж блокадой удушаем!»

Орите: «Никому теперь пощады нет!»

Знамена треплются, надувшись от побед.

Но в шуме празднества недостает чего-то;

Не открываются небесные ворота,

Чтоб выпустить лучи; и лавры на земле

Зачахнут, кажется, в кровавой вашей мгле.

А сонмы горних Слав молчат; не слышны клики,

Опущены крыла, угрюмо-скорбны лики.

Смотреть и узнавать и слышать не хотят,

И видно нам с земли, как, темные, скорбят

Они над трубами поникшими своими.

И правда, ни одно не прогремело имя

Средь гула стольких битв! О слава, кто герой?

Как! Победителей великолепный строй —

Надменных, дерзостных, своим успехом пьяных,

Но — диво-дивное! — каких-то безымянных?

И доля наша тем постыднее, что так

Ужасен был разгром и так ничтожен враг!

БАНКРОФТ

Что это с Францией? К ничтожествам презренье

Трагическое ей внушает ослепленье.

Она не хочет знать, что говорят о ней

На нищих чердаках иль в залах королей.

Будь вы бродягою или министром властным,

Ее величию вредили б вы напрасно.

Не в силах Франции вы сделать ничего.

Хотите вы клеймить — подумайте, кого?

Среди своих торжеств и горестных волнений

Она не видит вас, вы для нее лишь тени.

Когда б пред ней предстал Тиберий, Чингисхан,

Завоеватель-бич иль человек-вулкан,

Она подумала б, уместно ль счесться с вами,

Презреньем вас казнить. Прославьтесь же делами!

Тогда увидим. Нет? Идите прочь! Червяк

Все ж будет червяком, хотя б всегда, как враг,

Копил он злобы яд. Что сделать мелочь может,

Хотя тупая злость ее всечасно гложет?

И что ничтожеств власть? Она лишь миг живет.

Чем может повредить колоссу, что встает