Том 12. Стихотворения - [11]

И только ползают послушно,

Забыв и совесть, и закон,

И все прекрасное на свете,

И то, что скажут наши дети,

И тех, кто пал и погребен, —

С тех пор люблю тебя, изгнанье!

Венчай мне голову, страданье!

О бедность гордая, привет!

Пусть ветер бьет в мой дом убогий

И траур сядет на пороге,

Как спутник горести и бед.

Себя несчастьем проверяю

И, улыбаясь, вас встречаю

В тени безвестности, любя,

Честь, вера, скромность обихода,

Тебя, изгнанница свобода,

И, верность ссыльная, тебя!

Люблю тебя, уединенный

Джерсейский остров, защищенный

Британским старым вольным львом,

И черных вод твоих приливы,

И пашущий морские нивы

Корабль, и след за кораблем.

Люблю смотреть, о глубь морская,

Как чайка, жемчуг отряхая,

В тебе купает край крыла,

Исчезнет под волной огромной

И вынырнет из пасти темной,

Как чистый дух из бездны зла.

Люблю твой пик остроконечный,

Где внемлю песне моря вечной

(Ее, как совесть, не унять),

И кажется, в пучине мглистой

Не волны бьют о брег скалистый,

А над убитым плачет мать.

Джерси, декабрь 1852

VI ДРУГОЙ ПРЕЗИДЕНТ

1

Вот, консерваторы, избранник ваш законный!..

В дни безмятежные он был рычащим псом,

Драконом яростным, химерой разозленной,

А в дни беды — кротом!

Ища себе главу, они, — когда открыто,

Ломая все, гроза росла у наших стен, —

Нашли подлейшего. Коль не было Терсита,

То избран был Дюпен.

О властелин-народ! Свою спасая ренту,

Политиканы труд твой честный предают!

Гляди: в противовес бандиту-президенту,

Стал президентом — шут.

2

Скрипучим голосом напоминая клушу,

Трибунов пламенных, чтобы заткнуть им рот,

Язвил он… О, глупцы! Презреннейшую душу

Облечь в такой почет!

Избрали!.. В гнусный день, когда свершалось дело,

Солдаты при штыках, свирепостью горя,

Вошли в священный храм, откуда людям рдела

Прекрасная заря!

Алтарь низвергнут был, насилия воскресли.

Тут честь и долг ему кричали, возмутясь:

«Встань! С молнией в руках встань на курульном кресле!»

Влезть предпочел он в грязь.

3

Пусть и лежит в грязи, избрав ее гробницей, —

Из памяти людей навеки прогнан прочь,

Пусть там разложится, став падалью безлицей,

Бесформенной, как ночь!

И даже, коль пойдут его искать в клоаке,

Пусть он останется в гнилье неразличим,

И все, что ползает, все, что кишит во мраке,

Пускай сольется с ним!

И пусть история, коль спросят, что такое

Лежит на гноище, брезгливый даст ответ:

«Как знать? Какое-то позорище былое,

Кому и клички нет!»

4

О, если б ад впускал подобные личины,

Их в горькой гордости не отгонял от врат, —

Скажите мне тогда, поэты, чьи дубины

Порог его хранят, —

Не правда ль — в бездне той, где обитает кара,

Где всем надеждам грань — пылающий фронтон, —

Скажи мне ты, пророк патмосского пожара,

Ты, Дант, и ты, Мильтон,

И ты, старик Эсхил, Электры знавший трепет, —

Не радостно ль мечтать, что мерзких масок бьют,

За преступленья мстя; что оплеуху влепит

Мосье Дюпену — Брут!

Брюссель, декабрь 1851

VII О ПАССИВНОМ ПОВИНОВЕНИИ

1

О, эпопеи войн! Бойцы Второго Года!

Вы против королей стремили гнев народа!

Австриец ли, пруссак

Был вам противником, Тир иль Содом с Гоморрой,

Иль русский царь, людей ловящий злобной сворой

Своих борзых собак,

Или Европа вся с надменными вождями,

С пехотой, с конницей несметной, над полями

Нависнув точно рок,

Свирепой гидрой встав и смертной брызжа влагой, —

Вы с песней в битву шли, снабженные отвагой,

Лишенные сапог!

С дрянными ружьями, что на плечах бренчали,

На север, запад, юг, восток — в любые дали —

Средь огненных зыбей,

Оборванны, без сна, без отдыха, без снеди,

Вы шли, веселые, трубя в рожки из меди,

Как тысяча чертей!

Вела Свобода вас, высоким вея стягом.

В лоб — горы, реки — вброд! И под державным шагом

Любой рубеж стонал.

Творились чудеса: все время стычки, встречи,

Сражения… Жубер ломил врага на Эче,

Марсо на Рейне гнал.

Вы били авангард, вы центр на клочья рвали;

По грудь в воде брели, в грозу, в метель шагали,

Но лишь вперед — и в бой!

О мире враг просил; другой сдавал твердыни;

И троны вихрь сметал, как листья по равнине

Осеннею порой.

О! С молнией в глазах, сколь были вы, солдаты,

Велики в громе битв! Растрепанны, косматы,

Шли в черном смерче вы!

Вы излучали свет; пылая, непреклонно

Шли, вскинув голову, дыханьем аквилона

Дыша, как бурей львы!

О, в упоении эпической борьбою,

Вы грозной музыкой пьянели боевою:

Как звук небесных сфер,

Средь пуль крылатая гремела Марсельеза,

Звучали взрывы бомб, рев труб, и лязг железа,

И смех твой, о Клебер!

Вам Революция кричала: «Волонтеры!

Умрите за других, но сбив с темниц затворы!» —

«Идем!» — был ваш ответ.

«В бой, старый ветеран! В бой, маршал безбородый!»

И оборванцами вы, рыцари Свободы,

Шли, ослепя весь свет!

Вам страх неведом был, неведомы печали.

Вы б — нет сомнения — и тучи штурмовали,

Коль, обратив глаза,

Свой олимпийский бег прервав неукротимый,

Увидели б, что перст Республики родимой

Направлен в небеса!

2

Едва лишь дух взлетит к ним, к этим ветеранам,

Как вновь их светит лик и блещет меч, тиранам

Грозивший в славный год.

Вот воины тех лет! Теперь о них забыли:

Истории невмочь вместить все эти были;

Теперь — иным почет.

Да, слава нынешним! Стотысячным отрядом

Идут по городу (сто на пять!) с грозным взглядом.

Бей, барабан, греми!

Картечью! Залп сверкнул; ствол хорошо нацелен:

В квартале Тикетонн — победа! — пал, застрелен,