Том 11. Неопубликованное. Публицистика - [12]

Дверь стукнула, и на крыльцо вышел Новиков. Увидев его, часовой хотел что-то сказать, но, покосившись на незнакомого приезжего капитана, отвернулся и с прежним усердием принялся мерить шагами ширину ворот. Новиков спрыгнул с крыльца, легким гимнастическим шагом пробежался до спортплощадки и в один момент оказался на турнике. Олешко с затаенной завистью и восхищением следил за его ловкими и точными движениями: самому капитану спорт никак не давался. Новиков принялся делать солнце, то есть, вися на руках, стал описывать телом круги вокруг перекладины, и в этот момент из-за ограды послышался тоненький женский голосок:

— Новиков! Костя!

Олешко оглянулся. За оградой, держась руками за решетку, стояла невысокая круглолицая девушка в белом платье. Голова ее была повязана голубым платком, на ногах красовались большие резиновые сапоги.

— А-а, здоровеньки булы... — Новиков лихо спрыгнул с турника и, явно кокетничая, спортивной походкой приблизился к ней. — Здравствуй, Настенька. Как поживаете?

— Ты чего долго не приходил? — строго спросила Настенька.

— Дела были, дорогая, не мог. Сама понимаешь, служба наша солдатская.

— Служба, служба... А кто в ту субботу Клавку Хлебникову из клуба провожал?

— Так ведь ты в ночной смене тогда была. А Клавка... Что ж Клавка... Одна боялась вечером домой возвращаться, вот и проводил. У вас в поселке ведь парни озорные...

— Ну ладно, пусть так. Завтра воскресенье, на озеро пойдешь?

Новиков замялся.

— Не знаю, Настенька. Отпустят — приду, конечно. С Сашкой вместе придем.

— А как не отпустят?

— Ну, сама понимать должна. Не маленькая.

— А мы с Соней собрались, думали, вы тоже придете. Там весело будет. Баян будет играть. Придете?

Тут она заметила устремленные в их сторону взгляды Олешко и часового, с увлечением следивших за ходом свидания, страшно покраснела и очень сухо добавила:

— Коли не хочешь, не приходи, конечно. Дело хозяйское. Но уж только...

Часовой с новой энергией принялся ходить у ворот, Олешко тоже сконфузился и отвернулся, но продолжал прислушиваться.

— Чудная ты, Настя. Ну как я могу обещать? А вдруг не отпустят? Чем злиться зря, скажи лучше, где такой платок красивый достала.

— Да ну тебя. В общем, мы с Сонькой придем, все наши девчата пойдут с засольного цеха. Придете — хорошо, не придете — и без вас обойдемся. Прощай пока.

— До свидания, Настенька.

Через минуту Новиков понуро подошел к крыльцу. Олешко остановил его.

— Садитесь, товарищ Новиков. Посидим, покурим.

Сержант поблагодарил, взял папиросу и несколько раз жадно затянулся.

— Знакомая ваша? — сочувственным тоном спросил капитан.

— Так точно, знакомая. Время вместе проводим.

— Хорошая, видно, девушка.

— Да, девка она ничего. Только никак в толк не возьмет, чего можно, чего нельзя.

— Им это трудно понять.

— Известное дело, баба. Что с нее возьмешь?

— Послушайте, Новиков, — после приличной паузы спросил капитан. — Вы, конечно, извините, я здесь невольно подслушал... Что это за озеро, о котором она говорила?

— Есть здесь в середине острова, в горах, горячее озеро такое. Там ключи горячие бьют, как кипяток. Туда по воскресеньям чуть ли не весь поселок купаться ходит. Холодно ли, тепло ли, а купаться там хорошо. Только серой очень воняет, и, говорят, у кого больное сердце, тому купанье там во вред.

— Надо бы сходить, посмотреть.

— А вот это дело закончим, возьму увольнительную, и сходим, товарищ капитан. Отсюда не очень далеко, напрямую — километров восемь. Правда, через горы приходится лезть, но ничего, часа за два дойдем. Оно очень красивое, если с сопок на него смотреть. Синее-синее, как креп-жоржет.

Олешко улыбнулся: последнее слово как-то не подходило этому крепкому парню с грубоватым смелым лицом.

— Обязательно сходим, Новиков. Ну, — он посмотрел на часы, — пожалуй, можно попробовать еще раз уснуть на часок-другой. А там и собираться надо.

Они встали, бросили окурки в бочку и пошли в казарму. «Вот Новиков, — подумал Олешко. — Для него тоже нынешнее дело — главным образом препятствие к завтрашнему свиданию. И, конечно, труд, нормальный солдатский труд, требующий смелости и смекалки».

К половине девятого все были готовы. Олешко выглядел очень воинственно и немного смешно в криво сидящих очках, затянутый донельзя солдатским ремнем, с кобурой, съезжающей на живот. Полковник сам придирчиво осмотрел каждого солдата и офицера. Дойдя до Олешко, он покачал головой и вполголоса, чтобы не слышали солдаты, сказал:

— До чего же ты, братец, неприспособленный какой-то. Все на тебе мешком. Если бы не твои языки, ни за что не взял бы. Смотри, вперед не лезь, держись все время возле меня.

Олешко отлично знал, что Крюков никогда не упускает случая поворчать и подтрунить над ним, даже если всем доволен, но все же испытал легкую обиду. Впрочем, обижаться было некогда. Они выступили. Вечер был ясный, неярко светил молодой месяц, косо повисший в тускнеющих красках заката. К удивлению Олешко, сильно похолодало. Группа двигалась молча, гуськом. Впереди шел Нелюдин, он должен был проводить их до входа и предупредить часового. Сначала шли по тропинке, потом по густой высокой траве, мокрой от росы, и наконец подкованные сапоги солдат застучали по камням. Крюков догнал Нелюдина и стал шепотом выговаривать ему за то, что не позаботился о мягкой обуви. Тот сокрушенно пробормотал: