Том 10. Преображение России - [3]

Успехов не было, но тем отчетливей в сознании Нади рисовалось, что такое напряжение всех сил может привести только к очень крупным и главное — решительным результатам. Она любила повторять вслед за мужем: «Угол падения равен углу отражения!..»

Называя свои заботы о картине Алексея Фомича прямым участием в его работе, она старалась делать все, чтобы на пути к окончанию этой работы не возникало никаких препятствий. Но вдруг, — это случилось 5 октября, — она получила тревожную телеграмму: «Надя, приезжай немедленно: мне очень плохо, и совсем некому мне помочь. Нюра».

Нюру в самом начале войны Надя устроила на те же бестужевские курсы, где училась сама. Там, в Петрограде, Нюра познакомилась с молодым лесничим Калугиным, за которого и вышла замуж. Но война требовала новых и новых жертв на место выбывших из строя людей, и Калугин, имевший какую-то льготу, был тем не менее взят в ополчение. Он должен был пройти через школу прапорщиков и выбрал морскую школу в Кронштадте, которую через четыре месяца окончил, получив не столько знания морского дела, сколько чин «прапорщика по морской службе». Окончив эту школу одним из первых по успехам, он получил назначение на новый мощный линкор «Императрица Мария». Назначение это считалось его товарищами по школе очень счастливым, так как Черноморский флот в эту войну почти не имел никаких столкновений с противником, поэтому опасности там не предвиделось.

Но Нюра была беременной, и, отправляясь в Севастополь, Калугин оставил ее в Петрограде, чтобы она могла приехать к нему, когда он устроится на новом месте, несколько освоится со службой и найдет квартиру, что было нелегко, так как Севастополь был переполнен. Когда же, наконец, он нашел комнату, Нюра так поспешила к мужу, что даже не остановилась в Симферополе, чтобы повидаться с матерью и сестрой, — отложила это до более удобного времени.

Она, конечно, писала из Севастополя, но ничего тревожного не было в ее письмах; и вдруг теперь эта телеграмма, очень спешно вызывающая Надю.

— А что, может быть, и мне надо поехать вместе с тобою? — совершенно неожиданно для Нади сказал Алексей Фомич.

Отлично знавшая, как дорожит своим временем муж, Надя так была обрадована этой готовностью его ей помочь, что, хоть и была в слезах, бросилась его целовать. И на другой уже день они поехали в Севастополь.

Глава вторая

Поезд пришел туда в шестом часу вечера.

С вокзала на извозчике отправились сначала в гостиницу Киста, старый трехэтажный дом, выбеленный еще до войны в светло-зеленый тон, но теперь очень неприглядный, выцветший, с подтеками.

Хорошо в этой гостинице было только то, что стояла она недалеко от Графской пристани, Морского собрания, Приморского бульвара. Хорошо было и то, что нашелся в ней свободный номер, хотя и очень невзрачный, убого обставленный, на третьем этаже.

Гостиница эта возникла здесь еще с тех времен, когда Севастополь начал отстраиваться в семидесятых годах после Крымской кампании. С третьего этажа видно было всю Большую бухту, в которой стоял флот, и Алексей Фомич тут же, войдя в номер, обратился к коридорному:

— А что, любезнейший, можете вы мне показать, где стоит корабль «Императрица Мария»?

Коридорный, человек еще не старый, но какой-то весь выжатый, желтый, худой, бритый, лысый, с судачьими глазками, почему-то сначала оглядел всего Алексея Фомича и Надю, потом склонил небольшую головку свою на правый бок и ответил не без серьезности:

— «Мария» называется дредноут, а стоит вот, куда покажу вам пальцем.

Алексей Фомич прищурил глаз, чтобы точно продолжить линию указательного пальца коридорного, и спросил:

— Это, значит, длинный такой и низкий?

— Осадку, действительно, имеет он низкую, а что над ним повыше, это называется башни для орудий.

— Где, где «Мария»? — с большим любопытством прильнула к Алексею Фомичу Надя и, когда он показал ей этот дредноут, протянула:

— Вот он какой!.. Я думала, что все-таки он более видный!

Коридорный, как будто обидясь за «Марию», кашлянул в руку и сказал, глядя исподлобья:

— Это, конечно, издаля только кажется, а близко посмотреть если, прямо страшилище!

И тут же добавил сухо:

— Документики ваши пожалуйте для прописки, а то у нас очень большие строгости ввиду военного времени.

— Очень не нравится мне тут, — сказал Алексей Фомич, когда коридорный ушел с его паспортом.

— Ну, уж как-нибудь перетерпим одну ночь, а завтра переменим… Что же, когда у Нюры никак нам нельзя: одна комната, а их двое, — отозвалась Надя и открыла окно.

— Да, смотря как сложатся обстоятельства, в чем будет заключаться наша помощь, а то, раз Нюре так плохо, пожалуй, в этот номер за целый день ни разу и не заглянешь, — попытался представить себе этот завтрашний день Алексей Фомич.

— Хлопотать уж сейчас надо начать, — заторопилась Надя. — Пойдем-ка искать этот Рыбный переулок, где Нюра живет.

О том, что живет в доме номер шесть по Рыбному переулку, Нюра писала, а что идти к нему надо было сначала по Нахимовской, узнали в конторе гостиницы.

Около памятника Нахимову остановился было созерцательно Алексей Фомич, но Надя спешила:

— После, после посмотришь! — и потянула его за рукав.