Том 10. Дживс и Вустер - [30]

Конечно, с учетом особенностей девицы Бассет — я имею в виду звездочки, малюточек кроликов и все прочее, — вы можете сказать, что сдержанные соболезнования были бы куда уместнее. Однако не следует забывать, что о вкусах не спорят. При виде Мадлен Бассет любой здравомыслящий человек бросился бы бежать куда глаза глядят, лишь бы подальше от нее. Но по неведомой причине придурка Гасси неудержимо влекло к указанной девице, и тут уж ничего не попишешь.

Только я пришел к этому выводу, как мои размышления были прерваны стуком отворившейся двери. Кто-то вошел и стремительным шагом направился к столику с напитками. Я опустил ноги, обернулся и узрел Таппи Глоссопа.

При виде его я почувствовал угрызения совести — целиком захваченный устройством сердечных дел Гасси, я совсем забыл о том, что у меня есть еще один клиент. Такое случается сплошь и рядом, когда берешься сразу за два дела.

Однако Гасси я теперь мог, слава Богу, выбросить из головы, и поэтому решил полностью посвятить себя делу «Глоссоп — Анджела».

Я был весьма удовлетворен тем, как Таппи выполнил свою задачу во время обеда. А задача была не из легких, могу вас заверить, ибо все без исключения яства и напитки отличались превосходными качествами, в особенности, одно блюдо, а именно nonnettes de poulet Agnes Sorel,[20] перед которым не устоял бы даже человек с железной волей. Но Таппи выдержал испытание, будто всю жизнь только и делал, что постился. Признаться, я был горд за него.

— А, Таппи, привет, — сказал я. — Ты-то мне и нужен.

Он со стаканом в руке повернулся в мою сторону, и по его лицу я понял, какие жестокие страдания он испытывает. Вид у него был, как у голодного степного волка, на глазах которого его жертва — русский крестьянин — стрелой взмывает на дерево.

— Да? — недовольно буркнул он. — Я тут.

— Ну, и как?

— Что «как»?

— Давай отчитывайся.

— В чем?

— Разве тебе нечего рассказать об Анджеле?

— Нечего, кроме того, что она зануда. Я пришел в замешательство.

— Разве она еще не толпится вокруг тебя?

— И не думает.

— Странно.

— Что тут странного?

— Она должна была заметить, что у тебя нет аппетита. Он надрывно кашлянул.

— Нет аппетита! Я бы съел столько, сколько может вместить Большой Каньон.

— Мужайся, Таппи. Вспомни Ганди.

— При чем здесь Ганди?

— Он годами ничего не ел.

— Я тоже. Могу поклясться, что сто лет ничего не ел. Твой Ганди мне в подметки не годится.

Я понял, что разумнее оставить тему Ганди и вернуться к исходному пункту.

— Может быть, она тебя как раз сейчас ищет.

— Кто? Анджела?

— Ну да. Она не могла не заметить, что ты жертвуешь собой.

— Как же! По-моему, ничего она не заметила. Готов поспорить, она в мою сторону и не взглянула.

— Послушай, Таппи, — наставительно проговорил я, — нельзя быть таким впечатлительным. Чего ты раскис? Вспомни, ведь ты отказался от nonnettes de poulet Agnes Sorel, уж что-что, а это Анджела должна была отметить. Отречься от nonnettes! Неслыханный подвиг! Он вопиет, как больная мозоль. A crepes a la Rossini…[21]

Хриплый вопль сорвался с трясущихся Таппиных губ:

— Берти, заткнись! По-твоему, я каменный? Представляешь, что я испытал, когда один из лучших обедов, приготовленных Анатолем, уносили блюдо за блюдом, а я не мог воздать ему должное! И не говори мне о nonnettes. Мне этого не выдержать.

Я постарался ободрить и утешить его.

— Крепись, Таппи. Думай о пироге с телятиной и почками который ждет тебя в кладовой. Как сказано в Библии, радость придет поутру.[22]

— Вот именно, поутру. А сейчас только половина десятого вечера. И к чему ты приплел пирог, я только и делаю, что стараюсь о нем не думать!

Мне были понятны его чувства. Действительно, должно пройти несколько часов, прежде чем он сможет добраться до пирога. Я прекратил разговор на эту тему, и мы довольно долго сидели в молчании. Потом он встал и принялся нервно расхаживать по комнате, как лев в зоопарке, который заслышал звон гонга и с опаской ждет, как бы смотритель о нем не забыл. Я деликатно отвел взгляд, но слышал, как Таппи пинает стулья и другие предметы, попавшиеся ему под руку, точнее, под ногу. Очевидно, он испытывал тяжкие душевные страдания, а кровяное давление у него зашкаливало.

Наконец он бросился в кресло и вперил в меня пристальный взгляд. По его виду я понял, что он собирается сообщить мне нечто важное.

И я не ошибся. Похлопав меня по колену для пущей выразительности, он сказал:

— Берти.

— Да?

— Могу я говорить с тобой откровенно?

— И ты еще спрашиваешь, старик! — сердечно ответил я. — Мне как раз кажется, нам с тобой есть что сказать друг Другу.

— Это касается Анджелы и меня.

— Да?

— Я много об этом думал.

— Правда?

— Я подверг ситуацию строгому анализу, и кое-что мне стало ясно, как день. Тут затевается скверное дело.

— Не понял.

— Послушай, давай по порядку. До отъезда в Канны Анджела меня любила. Души во мне не чаяла. Я был для нее свет в окошке в полном смысле слова. Согласен?

— Безусловно.

— А как только она вернулась, все полетело в тартарары.

— Верно.

— Из-за пустяка.

— Нет уж, извини, старик. Как это из-за пустяка? Ты не слишком деликатно поступил с Анджелой, точнее, с ее акулой.

— Зато искренне и честно. Убежден. Неужели ты вправду считаешь, что из-за такого вздора девица может отвергнуть человека, которого она по-настоящему любит?