Том 10. Дживс и Вустер - [23]

— То-то же.

Я задумался. Тревога сжала сердце. Оно, если вы помните, сегодня один раз уже обливалось кровью от сострадания к тетушке. И сейчас снова принялось обливаться. Я знал, как глубоко тетя Далия привязана к своему журналу. Ужасно сознавать, что он идет ко дну, как будто любимое дитя у тебя на глазах в третий раз тонет в озере или, например, в пруду.

Само собой, дядя Том гроша ломаного не даст, если его как следует не подготовить, пусть хоть сто журналов пойдут ко дну.

И тут я понял, что надо делать. Тетушка должна стать в строй наравне с другими моими клиентами. Таппи Глоссоп отказывается от обеда, чтобы тронуть сердце Анджелы. Гасси Финк-Ноттл отказывается от обеда, чтобы произвести впечатление на дуреху Бассет. Тетя Далия должна отказаться от обеда, чтобы умилостивить дядю Тома. Вся прелесть этого метода в том, что число моих подопечных не ограниченно. Хоть десять, хоть двадцать, чем больше, тем веселее, и каждому гарантируется успех.

— Придумал! — сказал я. — У вас есть только один выход. На диету надо сесть и поменьше мяса есть.

Тетя Далия вперила в меня жалобный взгляд. Не уверен, но, по-моему, в ее глазах стояли невыплаканные слезы. Однако могу засвидетельствовать со всей определенностью, что она умоляюще заломила руки.

— Берти, не довольно ли нести чушь? Хоть сегодня ты можешь угомониться? Доставь своей тетке такое удовольствие.

— Но я несу совсем не чушь.

— Если подходить с твоими высокими мерками, может, и не чушь, но…

До меня наконец дошло. Просто я недостаточно ясно выразился.

— Все в порядке, — сказал я. — Оставьте свои опасения. То была риторическая фигура, только и всего. Когда я сказал «и поменьше мяса есть», я подразумевал, что сегодня за обедом вам надо отказаться от пищи. Будете сидеть с видом страдалицы и бессильным мановением руки отсылать все блюда нетронутыми. Увидите, что будет. Дядюшка заметит, что у вас нет аппетита, и, готов спорить, в конце обеда подойдет к вам и скажет: «Далия, дорогая», — по-моему, он вас называет «Далия» — «Далия, дорогая, — скажет он, — я заметил, что сегодня за обедом ты ничего не ела. Что-нибудь случилось, Далия, дорогая?» — «Ах, Том, дорогой, да, случилось, — ответите вы. — Как мило, что ты так внимателен, дорогой. Дорогой, я ужасно встревожена». — «Моя дорогая», — скажет он…

В этом месте тетя Далия меня прервала, заметив, что, судя по их диалогу, эти самые Траверсы — пара сюсюкающих кретинов. Она пожелала узнать, когда я перейду к делу.

Я только посмотрел на нее и продолжал:

— «Моя дорогая, — нежно скажет он, — могу ли я чем-нибудь помочь?» Вы ответите, что да, конечно, а именно — пусть он возьмет чековую книжку и начнет писать.

Говоря это, я внимательно наблюдал за тетушкой и, к своему большому удовольствию, вдруг обнаружил, что она смотрит на меня с уважением.

— Берти, это просто гениально.

— Я же говорю, не у одного только Дживса голова на плечах.

— Думаю, номер пройдет.

— Еще как пройдет. Я и Таппи его рекомендовал.

— Глоссопу?

— Ну да, чтобы разжалобить Анджелу.

— Потрясающе!

— А также Гасси Финк-Ноттлу, чтобы произвести впечатление на Бассет.

— Ну и ну! Ты, я смотрю, хорошо поработал.

— Стараюсь, тетя Далия, стараюсь.

— Ты совсем не такой балда, как я думала.

— Это когда же вы думали, что я балда?

— Ну, прошлым летом, например. Правда, не помню, почему именно. Берти, твой план — просто блеск. Сдается мне, без Дживса тут не обошлось.

— Как раз напротив. Дживс здесь вообще ни при чем. Ваши подозрения просто оскорбительны.

— Ладно, ладно, успокойся. Да, думаю, все получится. В конце концов Том мне предан.

— Еще бы.

— Решено.

Тут подоспели остальные чада и домочадцы, и мы направились в столовую.

При сложившихся в Бринкли-Корте обстоятельствах — имеется в виду, что это благословенное место было выше ватерлинии нагружено разбитыми сердцами и страждущими душами, — я не ожидал, что вечерняя трапеза будет искриться весельем. Так оно и случилось. За столом царило мрачное молчание, ну прямо рождественский обед на Дьявольском острове.[12]

Я едва дождался, когда он кончится.

Поскольку напасти, обрушившиеся на тетю Далию, увенчались еще и необходимостью держаться подальше от обеденного стола, моя дорогая родственница совсем утратила свойственную ей живость и блестящее остроумие. Дядюшка Том и всегда смахивал на птеродактиля, снедаемого тайной печалью, теперь же он окончательно впал в черную меланхолию, ибо понес убыток, исчисляемый пятьюдесятью соверенами, и с минуты на минуту ожидал гибели цивилизации. Девица Бассет молча крошила хлеб. Анджела походила на мраморное изваяние. У Таппи был вид преступника перед казнью, который добровольно отказывается от положенного в таких случаях обильного завтрака.

Что до Гасси Финк-Ноттла, то, глядя на него, даже искушенный в своем деле гробовщик наверняка бы обманулся и принялся его бальзамировать.

Гасси я видел впервые с тех пор, как мы расстались у меня дома, и, должен признаться, его поведение крайне меня разочаровало. Я ожидал, что в Бринкли-Корте этот придурок хоть немного оживится.

Во время нашей последней встречи у меня дома Гасси, если вы помните, клятвенно заверял, что его может расшевелить только сельская обстановка. Однако я не заметил ни малейших признаков того, что он собирается выйти из спячки. Всем своим видом он по-прежнему напоминал ту самую кошку, которая так долго не могла на что-то там осмелиться, что даже вошла в пословицу.