Том 10. Дживс и Вустер - [157]

Тут с ней можно было бы поспорить. Я одерживал победы исключительно благодаря своему искусству. Последнее время мне не часто случается играть в блошки, но в детстве я был довольно сильным игроком. Однако я счел за благо промолчать, потому что тетя говорила не умолкая, и лучше было не прерывать поток ее красноречия.

— Помнишь, когда ты учился в школе, я посылала тебе дорогие посылки с едой, потому что ты уверял, будто умираешь с голода? Помнишь, когда ты учился в Оксфорде…

— Довольно, престарелая родственница! — воскликнул я, глубоко взволнованный воспоминаниями о юности Вустера. — Вы разрываете мне сердце.

— Нет сердца у тебя. Иначе бы ты не выгнал бедную беззащитную кошку на мороз. Я просила тебя всего лишь приютить ее в свободной комнате на несколько дней и тем самым укрепить мое финансовое положение, но ты не захотел оказать мне эту ничтожную услугу, которая тебе ничего бы не стоила, разве что фунт-другой на молоко и рыбу. Что, спрашиваю я себя, случилось с моим старомодным племянником, для которого желания тетки были законом? Похоже, теперь таких не бывает.

Наконец-то природа взяла свое. Тете Далии пришлось сделать паузу, чтобы перевести дух, и я смог вставить слово.

— Старая моя сродница, — начал я, — вы находитесь в плену… как, как это говорится?

— Что, как?

— Как называется то, в плену чего бывают люди? Это слово вертится у меня на языке. Оно начинается на «пре». Вспомнил, в плену превратных представлений. Так говорит Дживс. Вы совершенно однобоко судите о моем обращении с упомянутой кошкой. Правда, я не одобрял вашего намерения похитить ее, потому что считал, что подобный поступок ляжет темным пятном на честном имени Вустеров, и тем не менее готов был предоставить ей и стол, и кров, хотя и против своей воли, если бы не Планк.

— Планк?

— Майор Планк, путешественник.

— Он тут при чем?

— При всем. Вы, верно, слышали о майоре Планке?

— Нет, не слышала.

— Он из тех парней, которые с туземцами, носильщиками и разным снаряжением путешествуют по дальним странам. Как звали кого-то там такого, кто встретил в Африке еще кого-то и подумал, что это доктор, — как бишь его?[120] Вот и Планк занимается, вернее, занимался тем же.

В трубке послышалось фырканье, от которого едва не загорелся провод.

— Берти, — проговорила моя кровная родственница, приняв на борт достаточный запас воздуха, — меня сдерживает только то, что я нахожусь на другом конце телефонной линии, но если бы ты был в пределах досягаемости, я бы закатила тебе оплеуху, которую ты запомнил бы надолго. Объясни мне вразумительно, о чем ты, как тебе кажется, ведешь речь?

— Я веду речь о Планке и пытаюсь растолковать вам, что, хотя Планк и путешественник, но в настоящее время он не путешествует, а живет у Кука в Эгсфорд-Корте.

— Ну и что?

— А вот и то. Он пожаловал ко мне сразу же, как только Билли Грэхем принес кошку. Они с Дживсом находились на кухне, принимали напитки. И когда Планк тут сидел, она мяукнула, и, разумеется, Планк услышал. Надеюсь, вы понимаете, что это означает. Планк идет к Куку, говорит ему, что слышал, как в доме у Вустера мяукала кошка. Кук, и без того подозревающий меня после нашей злополучной встречи, идет сюда, как волк в овчарню, полки его сверкают багрецом и златом.[121] Я сказал Планку, что это Дживс упражняется в искусстве звукоподражания, и Планк этому вполне поверил, потому что путешественники — простофили и верят всему, что им говорят, но пройдет ли этот номер с Куком? Нечего и думать. Мне оставалось одно — попросить Билли Грэхема отнести кошку назад.

Допускаю, что какой-нибудь знаменитый адвокат изложил бы дело лучше, но и у меня получилось неплохо. Наступило молчание. Несомненно, тетя Далия обдумывала услышанное, взвешивая все «за» и «против». Наконец она проговорила:

— Понимаю.

— Вот и хорошо.

— Ты оказался не таким уж черствым извергом, как я подумала.

— Прекрасно.

— Прости, что я набросилась на тебя.

— Все в порядке, престарелая родственница. Tout comprendre c'est tout pardonner.

— Тебе действительно ничего больше не оставалось делать. Но не жди, что я пропою тебе аллилуйя. Весь мой план кампании лопнул.

— Ну, не знаю. Может быть, все еще образуется. Вдруг Симла придет первой.

— Да, но хотелось бы знать наверняка. Не надо меня утешать. Я чувствую себя ужасно.

— Я тоже.

— С тобой-то что случилось?

— Я обручился с девушкой, от одного вида которой меня тошнит.

— Как? И кто же это на сей раз?

— Ванесса Кук.

— Родня старому Куку?

— Дочь.

— Как же это случилось?

— Я сделал ей предложение год назад, получил отказ, а теперь она снова возникла, говорит, что передумала и выйдет за меня замуж. Меня это буквально сразило.

— Ты бы ей сказал, чтобы она и думать об этом забыла.

— Я не смог.

— Почему?

— Это не по-рыцарски.

— Как?

— Не по-рыцарски. Вы знаете, что такое благородный рыцарь? Я стремлюсь им быть.

— Если хочешь вести себя по-рыцарски, приготовься к тому, что будешь нарываться на одни неприятности. Впрочем, я бы не стала беспокоиться. Ты непременно как-нибудь выпутаешься. Помнишь, ты мне сказал, что веришь в свою звезду. Если собрать всех девиц, с которыми ты был помолвлен и от которых сумел улизнуть, и выстроить их в ряд, то он протянется от Пиккадилли до Гайд-Парк-Корнер. Я поверю, что ты женишься, только тогда, когда увижу своими глазами, как епископ и его помощник утирают пот со лба и облегченно вздыхают: «Уфф! Наконец-то этот повеса попался».