С течением времени Таня коротко познакомилась с этим приветливым домом.
Лахтин мимоходом шутил с ней о происшествиях в гимназии, говорил нечто такое, что ни в какой степени Таню не занимало.
— Ясно, — решила она, — Лахтин присматривается ко мне, прислушивается и все мотает на ус.
Скоро секрет открылся: Лахтин руководил подпольным революционным кружком, в котором состояли Волосов, Сашенька Спирова, еще несколько интеллигентов и рабочих завода, где он работал.
4
Когда Лахтин окончательно поверил Тане, он преподал ей несколько уроков конспирации.
Таня оказалась прилежной ученицей. Лахтин давал ей одно поручение за другим То просил ее отнести письмо к знакомому статистику из земской управы и предупреждал, что письмо это должно быть вручило так, чтобы никто не видел. То поручал ей встретить у ворот завода человека, узнать его по приметам и сказать ему несколько слов. То брал ее с собой на прогулку, причем встречались они за городом, в уединенном мосте, и там передавал ей прокламации с просьбой подбросить их там-то и там то. Таня выполняла поручения Лахтина очень тщательно, проявляя необыкновенную осторожность и находчивость.
— Главное, — учил ее Лахтин, — объединение городских рабочих людей, пролетариев. Будущее принадлежит рабочему классу. — В текущей и предстоящей борьбе он отводил крестьянам второстепенную роль.
Таня не соглашалась с Лахтиным.
Тогда Лахтин решил поближе познакомить ее с рабочими — несколько раз приглашал на прогулки в лес в компании трех-четырех мастеровых. По дороге Таня дотошно расспрашивала знакомых об их житье-бытье.
Ее поражало полнейшее презрение товарищей Лахтина к накоплению каких-нибудь запасов, сбережений, к свиньям и коровам, которыми старались обзавестись рабочие, недавно приехавшие из деревни. Она удивлялась нескрываемой их ненависти к начальству.
— Подумайте, — внушал ей Лахтин, — сейчас их соединяет лишь стихийная и не вполне осознанная ненависть к начальству. В недалеком будущем их объединит не менее пламенное желание установить на земле порядки, которые бы выбили почву из-под ног царя, чиновников, судей, помещиков и фабрикантов.
Всегда возбужденный и несдержанный, Волосов горячился.
— Не слова нужны. Искра нужна, искра! Дайте мне такую машину, чтобы высекла искру, и я всю эту лавочку мигом взорву. Пролетарии? А много ль их в России? Полмиллиона, скажем. А мужиков? Поглядел бы я, как мастеровщина пойдет на царя без мужиков…
Сашенька Спирова кричала об искре еще громче. Лахтин не верил в сошествие откуда-то сверху священной искры. Там, где им мерещился сокрушительный мужицкий бунт, Лахтин находил лишь неосознанный разобщенный протест. Волосов и Сашенька довольно иронически отзывались насчет приобщения мастеровых к науке о классовой борьбе через кружки и тайные сходки. Они бы начали прямо с призыва к восстанию, главную роль в котором отводили мужикам.
5
Во время бесед в кружке Сашенька откровенно зевала; она решительно не могла одолеть ни одной ученой книги. Таня то стояла за Лахтина, то поддерживала Волосова.
— Костя — торопыга, да и вы, Танюшенька, недалеко от него ушли! — говорил Лахтин. — Они, видите ли, за немедленный пожар. Отлично! Подожжем этот домик, тотчас появится команда в медных шапках и притушит пожар. Нет уж, разрешите нам действовать по старой русской пословице: «И редко шагает, да твердо ступает!»
Эта поговорка как нельзя лучше характеризовала и самого Лахтина — сдержанного в проявлении своих чувств. Именно это же свойство — спокойствие духа в любых обстоятельствах — привлекло его внимание к дочери сельского священника. Он оценил способности Тани и отдавал ей много времени.
Сашенька и Волосов не любили их рассуждений. Сашенька молчала, а чаще всего уходила; Волосов то и дело встревал в спор, говорил несуразицу, выкрикивал что-то высокопарное, краснел от возбуждения, и Лахтин часто даже и не затруднялся отвечать ему. Зато Тане, когда она поддерживала Лахтина, Волосов не давал вымолвить слова.
— В конце концов, — говорил он, — если вы прочитали сотню книг, это еще не означает, что вам все известно и понятно больше, чем мне. Я народную жизнь нутром чувствую!
Колосов был явно ущемлен тем, что Лахтин верил Тане больше, чем ему.
Сашенька недолго была в кружке. Перед пасхальными каникулами во время панихиды в гимназической церкви какому-то почившему члену царской фамилии Сашенька вслух выпалила:
— Молимся бог знает о ком… О гибнущем народе панихиды бы служить!
Начальница гимназии упала в обморок, священник запнулся на полуслове, классные дамы хором взвизгнули…
Гимназию по этому поводу закрыли впредь до выяснения обстоятельств, Сашеньку выгнали с «волчьим билетом», и лишь вмешательство влиятельных кавалеров спасло девушку от более строгой кары.
Николай Гаврилович Лужковский повесил Сашенькин портрет в кабинете на самом видном месте, да еще приписку сделал внизу «Александра Спирова — самая храбрая девушка в России». В разговорах с приятелями превозносил ее до небес, видя в ней новую Веру Засулич.
Родственники отослали Сашеньку в Улусово под надзор Никиты Модестовича. Она надолго исчезла из Тамбова.
