Том 1. Уездное - [4]

.

К этому времени Замятин уже входил в число тех писателей, без которых не мыслилась новая литература. Обратимся к свидетельству еще одного современника: „Начало повести поразило всех. Прошло минут двадцать, и автор прекратил чтение, чтобы уступить место за столом следующему писателю.

– Еще! еще! продолжайте, просим!

Широколицый, скуластый, среднего роста, чисто одетый инженер-писатель, недавно выписанный Горьким из Англии, спокойно поднимался со стула.

– Продолжайте, просим, просим!

Голоса становились все более настойчивыми, нетерпеливыми, громкими.

Замятин покорился, сел на место и продолжал читать. После этого еще раза два пытался прервать чтение, но безуспешно. Слушали, затаив дыхание. Потом устроили ему овацию.

Ни у кого из выступавших в тот вечер, даже у Блока, не было и доли того успеха, какой выпал Замятину. Чуковский носился по залу и говорил всем и каждому:

– Что? Каково? Новый Гоголь. Не правда ли?“[8]

Это происходило на одном из заседаний в открывшемся в холодном и голодном Петрограде Доме Искусств.

А в Петроград Замятин действительно прибыл в сентябре 1917 года из Англии, где провел полтора года в командировке: на судоверфях в Глазго, Ньюкасле, Сандерленде, Саусшилдсе он участвовал в строительстве ледоколов для России – „Святой Александр Невский“ (впоследствии, после революции, „Ленин“), „Святогор“ (после революции „Красин“), „Минин“, „Пожарский“, „Илья Муромец“.

Теперь он сознавал необходимость быть дома» участвовать в построении новой, культурной жизни. Свершилась революция, которую он так ждал, о которой мечтал (как и многие его современники; М. Арцыбашев, например, на следующий день после крушения монархии писал: «Мы ловили ветер в поле, а поймали бурю. Многие ли останутся довольными – посмотрим»[9]. И Замятин стремится быть полезным Новой России. Именно в литературе, в культурном строительстве видит теперь он насущную необходимость. И отдается этому целиком. Впоследствии он вспоминал: «Корабли – дома, выстрелы, обыски, ночные дежурства, домовые клубы. Позже – бестрамвайные улицы, длинные вереницы людей с мешками, десятки верст в день, буржуйка, селедки, смолотый на кофейной мельнице овес. И радом с овсом – всяческие всемирные затеи: издать всех классиков всех времен и народов, объединить всех деятелей всех искусств, дать на театре всю историю всего мира. Тут уж было не до чертежей – практическая техника засохла и отломилась от меня, как желтый лист (от техники осталось лишь преподавание в Политехническом институте)».

Автор нескольких прогремевших повестей – «Уездное», «На куличках» (1914), «Алатырь» (1915), дюжины рассказов, Замятин почитался как мэтр. И вполне естественно, что он стал организатором класса художественной прозы в Доме Искусств, а под его влиянием возникла группа «Серапионовы братья»: Лев Лунц, Михаил Слонимский, Николай Никитин, Михаил Зощенко, Всеволод Иванов, Вениамин Каверин, Николай Тихонов, Константин Федин, Илья Груздев, Владимир Познер, Елизавета Полонская.

Первое собрание группы состоялось 1 февраля 1921 года. Замятин читал лекции, проводил слушания произведений студийцев, их взаимное обсуждение… Написанные им в ту пору «Лекции по технике художественной прозы» сохранили интерес и значение и по сей день. Замятин, как и все настоящие писатели, понимал, что писателем человек рождается, что научиться быть писателем невозможно. Но дать какие-то технические навыки молодому литератору полезно и необходимо.

Замятин так прямо и говорил своим слушателям: «Я с самого начала отрекаюсь от вывешенного заглавия моего курса. Научить писать рассказы _чили повести – нельзя. Чем мы будем тогда заниматься? – спросите вы. – Не лучше ли разойтись по домам? Я отвечу: нет. Нам все-таки есть чем заниматься…

…Есть большое искусство и малое искусство, есть художественное творчество и художественное ремесло… Малое искусство, художественное ремесло – непременно входит, в качестве составной части, в большое… И Байрон, чтобы написать „Чайльд-Гарольда“, должен был изучить технику стихосложения. Точно так же и тому, кто хочет посвятить себя творческой деятельности в области художественной прозы – нужно сперва изучить технику художественной прозы»[10].

Замятин, несомненно, имел право на учительство не только потому, что был старше и опытнее «Серапионовых братьев», но и потому, что сам прошел большую школу, учась у классиков и своих современников, близких ему своим отношением к жизни и к творчеству.

И несомненно то, что, какими бы разными ни были его ученики и как бы впоследствии они ни относились к своему учителю, все в меру своего таланта заняли свое место в истории русской литературы XX столетия.

Но не только преподаванием был занят Замятин в первые месяцы и годы после возвращения на родину. Он сотрудничал в горьковской газете «Новая жизнь», в эсеровской газете «Дело народа» опубликовал свои политические сказки, с энтузиазмом участвовал в составлении издательской программы затеянного Горьким издательства «Всемирная литература», писал предисловия к книгам зарубежных писателей и редактировал переводы, сотрудничал в журналах «Записки Мечтателей» (1919–1922), «Дом Искусств» (1921), «Современный Запад» (19221924), «Русский Современник» (1924).