Том 1. Стихотворения и поэмы - [44]

Шрифт
Интервал

Скоро утро. Над люнетом
Неподвижный часовой,
Он печальным силуэтом
Онемел, как неживой.
И, неверно озаренный
Светом робкого костра,
Весь окоп уединенный
Чутко дремлет до утра.
Офицер в землянке темной
Над письмом склонил лицо,—
На руке мерцает скромно
Обручальное кольцо…
Утомленно спят солдаты,
Ружья в козлах — точно сноп,
И, глубоким сном объятый,
Недвижим и тих окоп.
Близко утро. Грянул где-то
Первый выстрел, близок бой…
Шевельнулся у люнета
Неподвижный часовой…

В ПОХОДЕ(«Эх! тяжела солдатская винтовка…»)[151]

Эх! тяжела солдатская винтовка
И режет плечи ранец и мешок…
Дорога грязна и идти неловко,
Ведь к ней нужна привычка и сноровка,
И за аршин считай ее вершок…
Неважно, брат, коль нет с собою трубки,
А с ней — пустяк: запалишь — всё пройдет…
Нам из Москвы прислали полукрупки,
Да вот спасибо им за полушубки,
А то земля в окопах — чистый лед.
Идем давно… костры блестят из мрака,
И слышен говор тысячи людей…
Недалеко, должно быть, до бивака…
Вот в темноте залаяла собака
И где-то близко — ржанье лошадей.
Обед давно готов в походной кухне,
И кашевар нескупо делит щи…
«Ей, землячок, смотри, брат, не распухни!..»
А утром — бой. Угрюмо пушка ухнет,
И смерть откроет черные клещи…

ВИНТОВКА № 572967 («Две пули след оставили на ложе…»)[152]

Две пули след оставили на ложе,
Но крепок твой березовый приклад.
…Лишь выстрел твой звучал как будто строже,
Лишь ты была милее для солдат!
В руках бойца, не думая о смене,
Гремела ты и накаляла ствол
У Осовца, у Львова, у Тюмени,
И вот теперь ты стережешь Тобол.
Мой старый друг, ты помнишь бой у Горок,
Ялуторовск, Шмаково и Ирбит?
Везде, везде наш враг, наш злобный ворог
Был мощно смят, отброшен и разбит!
А там, в лесу? Царапнув по прикладу,
Шрапнелька в грудь ужалила меня…
Как тяжело пришлось тогда отряду!
Другой солдат владел тобой два дня…
Он был убит. Какой-то новый воин
Нашел тебя и заряжал в бою,
Но был ли он хранить тебя достоин,
И понял ли разительность твою?
Иль, может быть, визгливая граната
Разбила твой стальной горячий ствол…
…И вот нашел тебя в руках солдата,
Так случай нам увидеться привел!
Прощай опять. Блуждая в грозном круге,
Я встречи жду у новых берегов,
И знаю я, тебе, моей подруге,
Не быть в плену, не быть в руках врагов!

НОВОБРАНЕЦ («Широк мундир английского солдата…»)[153]

Широк мундир английского солдата,
Коробят грудь нескладные ремни…
Старик-отец, крестьянин бородатый,
Сказал, крестясь: «Господь тебя храни!»
Мальчишка хлиб, а пули жалят больно
(Сам воевал и знает в этом толк).
— Прощайся, мать, наплакалась… Довольно.
И шапку снял, нахмурился и смолк.
Ушли. Один. Когда-то ночь настанет,
Когда-то смолкнут звуки голосов,
И сладкий сон усталого заманит
В родную глушь, в родимый гул лесов.
Неделя-две тоски, борьбы и ломки,
А там, глядишь, коль все идет на лад,
И грудь вперед, и шаг, и голос громкий,
И этот смелый и спокойный взгляд.
Любовь и труд! В подростке — спрятан воин,
В тебе ж — его ваятель, командир!
Уж мальчуган оружия достоин,
И как к нему идет теперь мундир!
Оторванный от жизни полусонной,
Он стал нервней, душа его — как воск…
Характер ли создать определенный,
Иль навести один ненужный лоск, —
Ты можешь все. Твори стране солдата,
Единой верою скрепляя все сердца, —
И будь для них, чем был уже когда-то:
Начальником, вмещающим отца.

РОДИНЕ («Россия! Из грозного бреда…»)[154]

Россия! Из грозного бреда
Двухлетней борьбы роковой
Тебя золотая победа
Возводит на трон золотой…
Под знаком великой удачи
Проходят последние дни,
И снова былые задачи
Свои засветили огни.
Степей снеговые пространства,
Лесов голубая черта…
Намечен девиз Всеславянства
На звонком металле щита…
Россия! Десятки наречий
Восславят твое бытие.
Герои подъяли на плечи
Великое горе твое.
Но сила врагов — на закате,
Но мчатся, Святая Земля,
Твои лучезарные рати
К высоким твердыням Кремля!

ОДИН ИЗ МНОГИХ («Помнишь: вихрь событий…»)[155]

Помнишь: вихрь событий
И блестящий крах…
Много было прыти
У тебя в ногах.
Но по воле рока
С помощью Читы
До Владивостока
Докатился ты.
Позади теплушка,
Позади — вокзал.
В штатском — прямо душка
Грозный генерал.
Томной «бедной Лизой»
Постучался к «ним»:
«Мне важна лишь виза,
Остальное — дым!..»
А затем свобода,
Радостная дрожь…
«Странно, с парохода
Город так хорош!
Что же хмурит, братцы,
Светлых мыслей нить?» —
«Цена… 320…
Раньше бы купить!..»

БЕЖЕНКИ («В теплушке у жаркой печки…»)[156]


В теплушке у жаркой печки
Офицерши варят обед.
Жарко и гадко. Свечи
Скупой колыхают свет.
Едут всё дальше-дальше:
Гонит мужей большевик.
У генеральши
Нервы и нервный тик.
Сердится важная дама:
«Плебейки! Проклятый чад!..»
Врагини молчат упрямо:
У каждой по пять галчат.
Но в сердце любой — иголки,
Назревает переворот:
«Стащить ее с верхней полки
И мокрой тряпкой — в рот!»

ЛЮБОВНИЦА («Ах, я устала от этой скромной…»)[157]

Ах, я устала от этой скромной,
Тихой и бедной жизни вдвоем!
Тихо иду я Плющихой темной,
Белый песец на плече моем.
Что мне лукавить! Ведь знает сердце:
Грешным желаньям потерян счет.
Кто-нибудь стукнет в заветной дверце,
Станет желанным и увлечет.
Дома же книги и он над ними…
Жалкие книги о счастье всех!
Словно подвижник в жестокой схиме, —
Даже обидеть такого грех.
Я целовала твой каждый пальчик,
Слезы и муку в душе тая…
Я ухожу навсегда, мой мальчик,

Еще от автора Арсений Иванович Несмелов
Том 2. Повести и рассказы. Мемуары

Собрание сочинений крупнейшего поэта и прозаика русского Китая Арсения Несмелова (псевдоним Арсения Ивановича Митропольского; 1889–1945) издается впервые. Это не случайно происходит во Владивостоке: именно здесь в 1920–1924 гг. Несмелов выпустил три первых зрелых поэтических книги и именно отсюда в начале июня 1924 года ушел пешком через границу в Китай, где прожил более двадцати лет.Во второй том собрания сочинений вошла приблизительно половина прозаических сочинений Несмелова, выявленных на сегодняшний день, — рассказы, повести и мемуары о Владивостоке и переходе через китайскую границу.


Меч в терновом венце

В 2008 году настали две скорбные даты в истории России — 90 лет назад началась Гражданская война и была зверски расстреляна Царская семья. Почти целый век минул с той кровавой эпохи, когда российский народ был подвергнут самоистреблению в братоубийственной бойне. Но до сих пор не утихли в наших сердцах те давние страсти и волнения…Нам хорошо известны имена и творчество поэтов Серебряного века. В литературоведении этот период русской поэзии исследован, казалось бы, более чем широко и глубоко. Однако в тот Серебряный век до недавнего времени по идеологическим и иным малопонятным причинам не включались поэты, связавшие свою судьбу с Белой гвардией.


Тайны Безымянной батареи

Залихватский авантюрный детектив «Тайны Безымянной батареи» был чудом опубликован в «красном» Владивостоке в первые месяцы 1923 года. В числе авторов этого крошечного коллективного романа, до сих пор остававшегося неизвестным читателям — А. Несмелов, в будущем виднейший поэт русского Китая, и одаренный прозаик и поэт, странник и бродяга Б. Бета (Буткевич). Роман «Тайны Безымянной батареи», действие которого разворачивается на фоне бурных событий во Владивостоке в начале 1920-х гг., переиздается впервые.


Литературное наследие

Арсений Несмелов (1889, Москва — 1945, Гродеково, близ Владивостока) — псевдоним Арсения Ивановича Митропольского. Был кадровым офицером сперва царской армии, потом — колчаковской. Судьба забросила его в 1920 году во временно независимый Владивосток, где и вышли первые книги стихотворений поэта.В 1924 году он бежал из СССР, перейдя через китайскую границу, и поселился в Харбине, в Маньчжурии, где более чем на два десятилетия занял прочное положение «лучшего русского поэта Китая». Переписывался с Мариной Цветаевой, которая хотела отредактировать его поэму «Через океан».