Том 1. Стихотворения и поэмы, 1899–1926 - [28]

Неслась вакханалия.

Пел в священном безумьи народ…

И, казалось, на бале в Версале я –

Плавный танец кружит и несет…

Точно пламя гудели напевы.

И тюремною узкою лестницей

В башню Тампля к окну Королевы

Поднялась я народною вестницей.

1906

Париж

Две ступени

Марине Цветаевой

Взятие Бастилии (14 июля)

«14 juillеt 1789. – Riens».

Journal de Louis XVI[17]

Бурлит Сент-Антуан. Шумит Пале-Рояль.

В ушах звенит призыв Камиля Демулена.

Народный гнев растет, взметаясь ввысь, как пена.

Стреляют. Бьют в набат. В дыму сверкает сталь.

Бастилия взята. Предместья торжествуют.

На пиках головы Бертье и де Лоней.

И победители, расчистив от камней

Площадку, ставят столб и надпись: «Здесь танцуют».

Король охотился с утра в лесах Марли.

Борзые подняли оленя. Но пришли

Известья, что мятеж в Париже. Помешали…

Сорвали даром лов. К чему? Из-за чего?

Не в духе лег. Не спал. И записал в журнале:

«Четыр-надца-того и-юля. Ни-чего».

12 декабря 1917

Взятие Тюильри (10 августа 1792 г.)

«Je me manque deux batteries pour balayer toute cette canaille la».[18]

(Мемуары Бурьенна. Слова Бонапарта)

Париж в огне. Король низложен с трона.

Швейцарцы перерезаны. Народ

Изверился в вождях, казнит и жжет.

И Лафайет объявлен вне закона.

Марат в бреду и страшен, как Горгона.

Невидим Робеспьер. Жиронда ждет.

В садах у Тюильри водоворот

Взметенных толп и львиный зев Дантона.

А офицер, незнаемый никем,

Глядит с презреньем – холоден и нем –

На буйных толп бессмысленную толочь,

И, слушая их исступленный вой,

Досадует, что нету под рукой

Двух батарей «рассеять эту сволочь».

21 ноября 1917

<Коктебель>

Термидор

1

Катрин Тео во власти прорицаний.

У двери гость – закутан до бровей.

Звучат слова: «Верховный жрец закланий,

Весь в голубом, придет, как Моисей,

Чтоб возвестить толпе, смирив стихию,

Что есть Господь! Он – избранный судьбой,

И, в бездну пав, замкнет ее собой…

Приветствуйте кровавого Мессию!

Се Агнец бурь! Спасая и губя,

Он кровь народа примет на себя.

Един Господь царей и царства весит!

Мир жаждет жертв, великим гневом пьян.

Тяжел Король… И что уравновесит

Его главу? – Твоя, Максимильян!»

2

Разгар Террора. Зной палит и жжет.

Деревья сохнут. Бесятся от жажды

Животные. Конвент в смятеньи. Каждый

Невольно мыслит: завтра мой черед.

Казнят по сотне в сутки. Город замер

И задыхается. Предместья ждут

Повальных язв. На кладбищах гниют

Тела казненных. В тюрьмах нету камер.

Пока судьбы кренится колесо,

В Монморанси, где веет тень Руссо,

С цветком в руке уединенно бродит,

Готовя речь о пользе строгих мер,

Верховный жрец – Мессия – Робеспьер –

Шлифует стиль и тусклый лоск наводит.

3

Париж в бреду. Конвент кипит, как ад.

Тюрьо звонит. Сен-Жюста прерывают.

Кровь вопиет. Казненные взывают.

Мстят мертвецы. Могилы говорят.

Вокруг Леба, Сен-Жюста и Кутона

Вскипает гнев, грозя их затопить.

Встал Робеспьер. Он хочет говорить.

Ему кричат: «Вас душит кровь Дантона!»

Еще судьбы неясен вещий лёт.

За них Париж, коммуны и народ –

Лишь кликнуть клич и встанут исполины.

Воззвание написано, но он

Кладет перо: да не прейдет закон!

Верховный жрец созрел для гильотины.

4

Уж фурии танцуют карманьолу,

Пред гильотиною подъемля вой.

В последний раз, подобная престолу,

Она царит над буйною толпой.

Везут останки власти и позора:

Убит Леба, больной Кутон без ног…

Один Сен-Жюст презрителен и строг.

Последняя телега Термидора.

И среди них на кладбище химер

Последний путь свершает Робеспьер.

К последней мессе благовестят в храме,

И гильотине молится народ…

Благоговейно, как ковчег с дарами,

Он голову несет на эшафот.

7 декабря 1917

<Коктебель>

III. Пути России

Предвестия (1905 г.)

Сознанье строгое есть в жестах Немезиды:

Умей читать условные черты:

Пред тем как сбылись Мартовские Иды,

Гудели в храмах медные щиты…

Священный занавес был в скинии распорот:

В часы Голгоф трепещет смутный мир…

О, бронзовый Гигант! ты создал призрак-город,

Как призрак-дерево из семени – факир.

В багряных свитках зимнего тумана

Нам солнце гневное явило лик втройне,

И каждый диск сочился, точно рана…

И выступила кровь на снежной пелене.

А ночью по пустым и гулким перекресткам

Струились шелесты невидимых шагов,

И город весь дрожал далеким отголоском

Во чреве времени шумящих голосов…

Уж занавес дрожит перед началом драмы,

Уж кто-то в темноте – всезрящий, как сова, –

Чертит круги, и строит пентаграммы,

И шепчет вещие заклятья и слова.

9 января 1905

С.-Петербург

Ангел мщенья (1906 г.)

Народу Русскому: Я скорбный Ангел Мщенья!

Я в раны черные – в распаханную новь

Кидаю семена. Прошли века терпенья.

И голос мой – набат. Хоругвь моя – как кровь.

На буйных очагах народного витийства,

Как призраки, взращу багряные цветы.

Я в сердце девушки вложу восторг убийства

И в душу детскую – кровавые мечты.

И дух возлюбит смерть, возлюбит крови алость.

Я грезы счастия слезами затоплю.

Из сердца женщины святую выну жалость

И тусклой яростью ей очи ослеплю.

О, камни мостовых, которых лишь однажды

Коснулась кровь! я ведаю ваш счет.

Я камни закляну заклятьем вечной жажды,

И кровь за кровь без меры потечет.

Скажи восставшему: Я злую едкость стали

Придам в твоих руках картонному мечу!

На стогнах городов, где женщин истязали,

Я «знаки Рыб» на стенах начерчу.

Я синим пламенем пройду в душе народа,

Я красным пламенем пройду по городам.