Том 1. Стихотворения и поэмы, 1899–1926 - [11]

Море безмерное,

Amor-Maria[7] –

Звезда над морями!

Мерною рябью

Разбилась вселенная.

В ритме вскрывается

Тайна глубинная…

В пенные крылья

Свои голубиные

Морем овита,

Из влаги рожденная –

Ты Афродита –

Звезда над морями.

Море – Мария!

Майею в мире

Рождается Будда.

В областях звездных

Над миром царит.

Верьте свершителю

Вышнего чуда:

Пламя, угасшее в безднах,

Горит!..

Майа – Мария!

Майа, принявшая

Бога на крест,

Майа, зачавшая

Вечер – Гермеса.

С пламени вещих

Сверкающих звезд

Сорвана дня

Ледяная завеса.

Майа – Мария!

Мы в безднах погасли,

Мы путь совершили,

Мы в темные ясли

Бога сложили…

Ave Maria!

1907

Петербург

Киммерийские сумерки

Константину Феодоровичу Богаевскому

Полынь

Костер мой догорал на берегу пустыни.

Шуршали шелесты струистого стекла.

И горькая душа тоскующей полыни

В истомной мгле качалась и текла.

В гранитах скал – надломленные крылья.

Под бременем холмов – изогнутый хребет.

Земли отверженной – застывшие усилья.

Уста Праматери, которым слова нет!

Дитя ночей призывных и пытливых,

Я сам – твои глаза, раскрытые в ночи

К сиянью древних звезд, таких же сиротливых,

Простерших в темноту зовущие лучи.

Я сам – уста твои, безгласные как камень!

Я тоже изнемог в оковах немоты.

Я свет потухших солнц, я слов застывший пламень,

Незрячий и немой, бескрылый, как и ты.

О, мать-невольница! На грудь твоей пустыни

Склоняюсь я в полночной тишине…

И горький дым костра, и горький дух полыни,

И горечь волн – останутся во мне.

1907

<Петербург>

«Я иду дорогой скорбной в мой безрадостный Коктебель…»

Я иду дорогой скорбной в мой безрадостный Коктебель…

По нагорьям терн узорный и кустарники в серебре.

По долинам тонким дымом розовеет внизу миндаль,

И лежит земля страстная в черных ризах и орарях.

Припаду я к острым щебням, к серым срывам размытых гор,

Причащусь я горькой соли задыхающейся волны,

Обовью я чобром, мятой и полынью седой чело.

Здравствуй, ты, в весне распятый, мой торжественный Коктебель!

1907

Коктебель

«Темны лики весны. Замутились влагой долины…»

Темны лики весны. Замутились влагой долины,

Выткали синюю даль прутья сухих тополей.

Тонкий снежный хрусталь опрозрачил дальние горы.

  Влажно тучнеют поля.

Свивши тучи в кудель и окутав горные щели,

Ветер, рыдая, прядет тонкие нити дождя.

Море глухо шумит, развивая древние свитки

  Вдоль по пустынным пескам.

1907

«Старинным золотом и желчью напитал…»

Старинным золотом и желчью напитал

Вечерний свет холмы. Зардели красны, буры

Клоки косматых трав, как пряди рыжей шкуры.

В огне кустарники и воды как металл.

А груды валунов и глыбы голых скал

В размытых впадинах загадочны и хмуры.

В крылатых сумерках – намеки и фигуры…

Вот лапа тяжкая, вот челюсти оскал,

Вот холм сомнительный, подобный вздутым ребрам.

Чей согнутый хребет порос, как шерстью, чобром?

Кто этих мест жилец: чудовище? титан?

Здесь душно в тесноте… А там – простор, свобода,

Там дышит тяжело усталый Океан

И веет запахом гниющих трав и иода.

1907

Коктебель

«Здесь был священный лес. Божественный гонец…»

Здесь был священный лес. Божественный гонец

Ногой крылатою касался сих прогалин.

На месте городов ни камней, ни развалин.

По склонам бронзовым ползут стада овец.

Безлесны скаты гор. Зубчатый их венец

В зеленых сумерках таинственно печален.

Чьей древнею тоской мой вещий дух ужален?

Кто знает путь богов – начало и конец?

Размытых осыпей, как прежде, звонки щебни,

И море древнее, вздымая тяжко гребни,

Кипит по отмелям гудящих берегов.

И ночи звездные в слезах проходят мимо,

И лики темные отвергнутых богов

Глядят и требуют, зовут… неотвратимо.

1907

Коктебель

«Равнина вод колышется широко…»

Равнина вод колышется широко,

Обведена серебряной каймой.

Мутится мыс, зубчатою стеной

Ступив на зыбь расплавленного тока.

Туманный день раскрыл златое око,

И бледный луч, расплесканный волной,

Скользит, дробясь над мутной глубиной,

То колос дня от пажитей востока.

В волокнах льна златится бледный круг

Жемчужных туч, и солнце, как паук,

Дрожит в сетях алмазной паутины.

Вверх обрати ладони тонких рук –

К истоку дня! Стань лилией долины,

Стань стеблем ржи, дитя огня и глины!

1907

Коктебель

«Над зыбкой рябью вод встает из глубины…»

Над зыбкой рябью вод встает из глубины

Пустынный кряж земли: хребты скалистых гребней,

Обрывы черные, потоки красных щебней –

Пределы скорбные незнаемой страны.

Я вижу грустные, торжественные сны –

Заливы гулкие земли глухой и древней,

Где в поздних сумерках грустнее и напевней

Звучат пустынные гекзаметры волны.

И парус в темноте, скользя по бездорожью,

Трепещет древнею, таинственною дрожью

Ветров тоскующих и дышащих зыбей.

Путем назначенным дерзанья и возмездья

Стремит мою ладью глухая дрожь морей,

И в небе теплятся лампады Семизвездья.

1907

Коктебель

Mare Internum [8]

Я – солнца древний путь от красных скал Тавриза

До темных врат, где стал Гераклов град – Кадикс.

Мной круг земли омыт, в меня впадает Стикс,

И струйный столб огня на мне сверкает сизо.

Вот рдяный вечер мой: с зубчатого карниза

Ко мне склонился кедр и бледный тамариск.

Широко шелестит фиалковая риза,

Заливы черные сияют, как оникс.

Люби мой долгий гул, и зыбких взводней змеи,

И в хорах волн моих напевы Одиссеи.

Вдохну в скитальный дух я власть дерзать и мочь,

И обоймут тебя в глухом моем просторе

И тысячами глаз взирающая Ночь,