Том 1. Стихотворения и песни - [3]

Все это имело смысл — в контексте его эпохи. Эпоха кончилась. Поколение Визбора, удерживавшее юношескую мечтательность, надеялось завещать свою мечту людям будущего, но люди будущего возмечтали о другом. «Крутое» поколение, выбравшее пепси, запело иные песни. С точки зрения нового поколения, не знавшего «общественных взлетов» и не желавшего ничего «принимать на веру», смеющаяся гитара Визбора была не более чем «прикол шестидесятников», мало что значивший в реве мировой эстрады.

И вот внуки… Не думал я, что они подрастут так быстро и что именно их спрос выведет Визбора через каких-нибудь десять-двенадцать лет после его ухода в число самых «поющихся» авторов.

Почему именно Визбор? Или это связано с меняющимся психологическим фоном: с тем, что людей 80-х годов одолела по отношению к шестидесятникам презрительная непримиримость, а у людей 90-х по закону маятника возникла по 60-м ностальгия? «Потерянное» поколение, вышедшее из «эпохи застоя» с остервенелым (и понятным) желанием сокрушить все, что этим «застоем пахнет», в том числе и наследие губошлепов-шестидесятников, все чаще обнаруживает себя среди демократических развалин, а из-за спины уже поднимается новое поколение, для которого свобода (в том числе и свобода взять на прилавке диск Визбора — просто взять и купить, а не рвать из цензурной глотки и не переписывать тайком из верных рук), — эта свобода есть нечто само собой разумеющееся. И вот внуки начинают по-новому ощущать воздух, которым дышали деды, когда тайно вынашивали нынешнюю громкую свободу в тогдашних тихих песнях.

Конечно, до тогдашних страстей внукам — как до лампы. Но, может быть, именно тут и таится секрет того, что именно Визбор за пределами тогдашней «борьбы» оказывается самым «поющимся». Положим, Визбор легко вписывается в обязательные лейтмотивы своего времени, а Окуджава и Высоцкий с этими лейтмотивами воюют. Визбор пишет в 1956 году: «Мы учимся уверенно любого бить врага», в 1959-м: «Коммунизм возводить молодым», в 1970-м сравнивает стадион с «полем битвы», а в 1974-м славит «кожаную кепку, маузер в руке».

Люди следующего поколения, выломившиеся из комиссарских мифов и ушедшие в «глухую нетовщину», искали у отцов совсем другого. Они и у Окуджавы подхватывали не патетику «пыльных шлемов», а иронию «песенок протеста» (как с неподдельной аристократической невозмутимостью определил свой жанр сам автор «Леньки Королева»). О Высоцком и говорить нечего: весь из ярости состоит, из бунта.

А тут — никакого «протеста»:

Море синее сверкает,

Чайки белые снуют —

и идет на этом пейзаже солнечный, рыжий герой — ни на что не намекает, просто песенку поет.

На ЧТО «не намекает»?

На то самое, с чем яростно воюет Высоцкий и через что с брезгливостью «переступает» Окуджава: на тупость, глупость, косность человеческую. На то, о чем и сам Визбор в тяжкую минуту говорит (с улыбкой «солнечного клоуна»… и между прочим цитируя великий фильм, в котором были предвещаны шестидесятники):

Ты наивно предлагаешь

Мне лекарства от обид…

Дорогая, дорогая,

Я не ранен, я убит.

Первопроходцев убивают. Поэтому их часто воображают в облике тяжелых воинов, ощетиненных оружием, проламывающихся сквозь дебри. А первопроходец-то идет — как по облаку. Иначе он недалеко уйдет. По его следу движутся тяжелые воины, а он — разведчик, вестник — летит на крыльях.

И память о нем остается — легкая, «вечная», освобожденная и от «обязательных лейтмотивов», и от непременного против них «протеста».

Как солнечный зайчик, бежит по черной земле. И песня у него — легкая.

Первопропевец.

П. Аннинский

1. Охотный ряд (1951–1961)

МАДАГАСКАР

Чутко горы спят,

Южный Крест залез на небо,

Спустились вниз в долину облака.

Осторожней, друг, —

Ведь никто из нас здесь не был,

В таинственной стране Мадагаскар.

Может стать, что смерть

Ты найдешь за океаном,

Но все же ты от смерти не беги.

Осторожней, друг, —

Даль подернулась туманом,

Сними с плеча свой верный карабин.

Ночью труден путь,

На востоке воздух серый,

Но вскоре солнце встанет из-за скал.

Осторожней, друг, —

Тяжелы и метки стрелы

У жителей страны Мадагаскар.

Южный Крест погас

В золотом рассветном небе,

Поднялись из долины облака.

Осторожней, друг, —

Ведь никто из нас здесь не был,

В таинственной стране Мадагаскар.

10 декабря 1952

«Лишь утром снега берегут…»

Лишь утром снега берегут

Остатки ночной тишины.

Стоял альпинист на снегу

У скал красноватой стены.

И кончив вязать на себе

Веревку, ведущую к другу,

Пожал он багровой Ушбе

Холодную скальную руку.

1952

«Где небо состоит из тьмы и снега…»

Где небо состоит из тьмы и снега

И не приходит радостью для глаз,

Я вспоминаю острый скальный гребень,

Нахарский лес, вечерний Учкулан.

Бушующую пену Гондарая.

Лазурь Бадук. Глухой Кичкинекол.

Рассветы Теберды. Девчонку Раю.

Вершин далеких снежный частокол.

Забытый кош в туманной Гвандре где-то,

На ледниках — пустые диски мин.

Большую Марку в золоте рассвета.

Большую дружбу сорока восьми.

1952

ТЕБЕРДА

Теберда, Теберда, голубая вода,

Серебристый напев над водой.

Теберда, Теберда, я хотел бы всегда

Жить в горах над твоею волной.

Серебрей серебра там бурунная рать

По ущелью бурлит, не смолкая,

Там в туманной дали бастионом стоит