Том 1. Стихотворения, 1908–1917 - [17]

 «Довольно быть нам сборищем случайным

Да путаться по кабакам и чайным,

   Как все мы путались досель!»

      Артель единогласно

      К решению пришла:

Кормиться всем из общего котла!

         Прекрасно.

Добыт котел и выбран кашевар –

         Кривой Захар.

      А так как было ясно,

Что не управиться Захару одному,

  Приставили к нему

  Двух пареньков охочих

  (Не дюже-то рабочих),

    Ерёму да Кузьму.

    Так надо же греху случиться:

       При первой же стряпне

Пришлося по нужде Захару отлучиться,

Когда со справою котел уж был в огне.

  Кузьма с Ерёмой тары-бары

    Да растабары:

      «Мы тоже кашевары!»

        «Ась, брат? Чай, надоть посолить».

  «И поперчить да маслица расплавить».

  «И молочком недурно б забелить».

       «А опосля кваском заправить».

     «Постой-ка, Кузя, виноват:

  Забыл подбросить я салат».

Захар, вернувшися, не доглядел оплошки,

    Что там сварилося – бог весть!

    Артели ж довелося есть.

Едва успев хлебнуть по три-четыре ложки

    Невиданной окрошки,

    Ребята наши – кто куда!

Тошнит и рвет бедняг без меры,

    Как от холеры.

      Беда!

    А поварам грозит расправа

    За то, что вышла их еда –

    Еще бы ничего – бурда! –

      А то, как есть, отрава!

* * *

Ох, ликвидаторы! Что долго говорить!

  Нам с вами каши не сварить!

Поджигатели >*

Зубатовщина – не умирает.

(Из газет.)

  Не спится Прову Кузьмичу.

В глухую ночь идет он к стражнику Фаддею.

«Охти, беды! Совсем собою не владею.

Скажи по совести, Фаддей, – я знать хочу:

Уж я ль о батраках моих не хлопочу?

    Уж я ль им не радею?

На деле, в помыслах, во всем пред ними чист!

    Скажу, как перед богом…

  А вот – гляди: подметный лист!

Они ль, а может, так какой-то стрекулист,

    Грозят поджогом!»

Печалуется Пров, – ему и невдомек,

    Что подметнул листок

Не кто иной, как плут и бражник,

    Сам… стражник.

Фаддей меж тем ворчит: «Да, милый, времена!

Крушенье света, знать, приходит, старина!

Антихрист сам никак стал сеять в людях злобу.

Всяк только и глядит, где плохо что лежит.

Одначе, чтоб самим не лезть врагу в утробу,

Нам что-нибудь с тобой придумать надлежит…

Смекай! Устроим-ка, Кузьмич, с поджогом… пробу!»

Быть по сему. В ту ж ночь, домой вернувшись, Пров

Средь сонного двора поджег вязанку дров.

Дрова попалися – сырец, горели скудно,

Так было загасить огонь совсем не трудно.

Настала енова ночь. Фаддей вошел в удар:

«А ну-ко-сь, подожги, Кузьмич, теперь амбар!»

    Кузьмич послушен.

И в этот раз огонь – верней: почти пожар –

Руками батраков был, хоть с трудом, потушен.

    У Прова пот на лбу.

  Пров крестится, благодарит судьбу.

«Постой, – шипит Фаддей, – что ж, думаешь ты, даром

Возились мы с дровами и с амбаром?

Попробуем теперь поджечь избу».

Поджег Кузьмич. Ан тут и вышла-то зарубка:

    Изба была стара, суха,

    Внутри все бревна – требуха,

    Огню податливы, что губка, –

    Как порох, вспыхнула изба.

Напрасно колокол церковный бил тревогу:

Хоть к Прову полсела сбежалось на подмогу,

Торчала через час замест избы – труба!

  И во дворе не велики остатки.

    В огне погибли все достатки

      Несчастных батраков.

Пров убивается. Фаддей же – был таков!

      Проделано все ловко.

    А был всему конец какой?

Поправил кое-как дела Кузьмич страховкой;

    Фаддея становой

«За расторопность со сноровкой»

Пожаловал двойною ассигновкой.

За всю же бывшую с пожаром кутерьму,

  – Ну, есть ли правда где на свете?! –

  Остались батраки в ответе:

Их «за поджог» всех упекли в тюрьму!

Порода >*

    У барыни одной

    Был пес породы странной

  С какой-то кличкой иностранной.

Был он для барыни равно что сын родной:

  День каждый собственной рукой

Она его ласкает, чешет, гладит, –

    Обмывши розовой водой,

    И пудрит и помадит.

    А если пес нагадит –

Приставлен был смотреть и убирать за ним

    Мужик Аким.

  Но под конец такое дело

    Акиму надоело.

  «Тьфу, – говорит, – уйду я к господам другим!

  Без ропота, свободно

  Труд каторжный снесу,

  Готов служить кому угодно,

Хоть дьяволу, но только бы не псу!»

  Так порешив на этом твердо,

  Оставшись как-то с псом наедине,

  Аким к нему: «Скажи ты мне,

    Собачья морда,

С чего ты нос дерешь так гордо?

      Ума не приложу:

      За что я псу служу?

За что почет тебе, такому-то уроду?!»

«За что? – ответил пес, скрывая в сердце злость.

  За то, что ты – мужичья кость,

И должен чтить мою высокую породу!»

* * *

Забыл Аким: «По роду и удел!»

  Так ведь Аким – простонародье.

Но если я какого пса задел,

  Простите, ваше благородье!

Сынок («Помещик прогорел…») >*

Помещик прогорел, не свесть конца с концом,

Так роща у него взята с торгов купцом.

Читателям, из тех, что позлословить рады,

     Я сам скажу: купчина груб,

И рощу он купил совсем не для прохлады,

     А – дело ясное – на сруб.

     Все это так, чего уж проще!

Однакож наш купец, бродя с сынком по роще,

     Был опьянен ее красой.

Забыл сказать – то было вешним утром,

     Когда, обрызгана душистою росой,

     Сверкала роща перламутром.

     «Не роща – божья благодать!

Поди ж ты! Целый рай купил за грош на торге!

Уж рощу я срублю, – орет купец в восторге, –

Не раньше осени, как станет увядать!»

Но тут мечты отца нарушил сын-мальчонок:

«Ай, тятенька, гляди: раздавленный галчонок!»

«И впрямь!.. Ребята, знать, повадились сюда.