Том 1 - [30]

— Ничего, — сказал Андрей Савельич. — Мы им сегодня всыплем. Да и тебе заодно — чтоб не распускал вожжи. Это ж позорище — быку хвост оторвать!.. Ну, пойдем к амбарам, показывай семена.

Холодный декабрьский день. Над хутором плывут серые тучи. Срываются снежинки. Ветер меняется: то вдруг дунет порывом с севера, то повернет с запада, то совсем утихнет. Тучи опускаются ниже, сразу темнеет, будто уже вечер. Что-то готовится в небе. Ночью, вероятно, повалит снег, завьюжит, ляжет зима.

Михайло Потапович Коржов, застегнув на все крючки полушубок, ходит по инвентарному двору между рядами сеялок, борон и культиваторов. От него не отстают ни на шаг кузнецы «Красного Кавказа», колхозники, детвора — всего человек с полста. Коржов среди них — огромный, плечистый, на голову выше самых высоких хуторян.

— Завхоз! Иван Григорьич! — кричит он. — Ты их нарочно подговорил, чтобы не давали осматривать? Скажи, нехай расступятся, невозможно ни к чему подойти.

Инвентарь в колхозе «Красный Кавказ» отремонтирован к весне полностью. Это нравится Михайлу Потаповичу. Хорошо, рано управились. Насчет сохранности тоже неплохо. С трех сторон двор огибают длинные навесы под дранью, построенные этой осенью. Есть куда закатить машины в непогоду.

— Вы сегодня же и приберите все туда, — говорит Коржов завхозу. — Вишь, снежок срывается.

Но вот Михайло Потапович задерживается возле одной конной сеялки. Он опускается на корточки, внимательно разглядывает болтик, прижимающий к пальцу диск одного из сошников, просит у кузнеца ключ, пробует гайку ключом. Так и есть. Болт с левой резьбой, гайка прикручивается по ходу диска. При первом же заезде в борозду гайка привернется до отказа, и диск не будет вращаться. Михайло Потапович указывает кузнецам на их оплошность. Те соглашаются. Один бегом мчится к кузнице, приносит оттуда другой болт и тут же заменяет негодный. Но Коржов не встает, сидит под сеялкой, перебирает сошники, что-то соображает.

— Вы скажите по совести, — оглядывается он через плечо на старшего кузнеца «Красного Кавказа» Трофима Мироновича Кандеева, — что вы делаете, когда палец в диске подработается? Прокладкой оборачиваете?

— Ну да, — отвечает Кандеев.

— Жестянкой?

— Жестянкой.

— И на тракторных так?

— И на тракторных.

— Вот через это у вас и сев получается такой, будто бык по дороге пописал, — говорит Коржов и встает. — Хоть вас тут, кузнецов, десять человек, а, стало быть, не додумались. Прокладка — дерьмо! Либо завернется так, что совсем заест, либо за два дня сотрется, и опять диски будут болтаться.

— Иначе никак не приспособишь, — отвечает Кандеев.

— Надо насаживать палец.

— Да как же ты его насадишь, когда он стальной да еще цементированный?

— Можно. Не молотом, конечно. Легонько, осторожно.

— Нет, нельзя, — упирается Кандеев. — Как ни осторожно, все равно рассыплется.

— Нельзя? Снимай одну диску — пошли в кузню!

Спор разрешается у горна. Кандеев дует мехом, Коржов становится за наковальню.

— От двери отойдите! — кричит завхоз Бутенко колхозникам, нахлынувшим в кузницу и затемнившим свет.

Коржов закладывает в огонь палец диска, снимает полушубок. Шум и разговор в кузнице утихают. Скрипит ручка меха, шипит пламя, вырывающееся длинными язычками из-под груды углей. Уловив момент, чтоб не перегреть, Михайло Потапович вынимает клещами из горна палец, склоняется над наковальней. Точно рассчитанными, несильными ударами молотка он насаживает палец. Пять минут назад ему не жарко было и в полушубке, а сейчас он в одном пиджаке, и на лбу его блестят капельки пота. Взгляд Коржова сосредоточен, напряжен, губы плотно сжаты — серьезный момент для репутации первоклассного мастера… Не давая пальцу остыть, Коржов бросает палец в перегоревшую жужелицу и выпрямляется во весь рост, чуть не достав головой до потолка кузницы, вытирает рукавом пиджака лоб… Все кузнецы по очереди обмеряют остывший палец кронциркулем. Палец раздался миллиметра на два, — столько, сколько и нужно. Чуть оправить напильником — и все, не надо никаких прокладок.

— Ну, — торжествующе говорит Михайло Потапович, — рассыпался?.. Запиши, Петро Кузьмич! — обращается он к сопровождающему его колхознику из «Маяка». — Было б хоть на литру поспорить! Вот если переделаете так все диски — совсем другой сев у вас будет по прямолинейности.

— Да, придется, пожалуй, переделать, — соглашается немного смущенный Кандеев. — Спасибо, сосед, за науку.

У борон Коржов сразу берет ключ и начинает подкручивать туже все гайки на зубьях. Почти каждая гайка оборачивается в его руках еще раз, два.

— Что ж это вы не дотягивали? Не годится! Разболтаются на кочках.

— Да не может быть! — удивляется Кандеев. — Я сам проверял — хорошо было. Это ж ты тянешь не по-человечески.

Кандеев накладывает ключ на гайку, тужится из всех сил, но гайка дальше не подается. Коржов берет у него ключ и без особого напряжения обкручивает ту же самую гайку еще два раза.

— Слабо, слабо, сосед!

Все смеются, смеется сам Коржов, смеется Кандеев.

— Вот бы у кого силенки занять!

— На семерых хватило бы!

— Нет, Михайло Потапыч, — говорит Кандеев, — ты уж этого нам не засчитывай. Нельзя по твоей силе равнять. Ты у нас, может, один такой на весь Краснодарский край.