Том 1. Новые люди - [177]

– Нет, – сказала она. – Чужие страны тебе не на пользу, дитятко. Поедем-ка домой.

Но принцесса взмолилась повезти ее еще только в один, в один-единственный город, совсем в другой стране.

– Да о чем сердце твое болит, родная? – допрашивала ее няня. – Какое тебе нужно утешение?

– Няня, пусть радость не пройдет. Пусть не отцветет сирень. Пусть не забудется прекрасное. Пусть не рушатся стены цирка. Пусть не умирают люди – и не разлюбит, кто любит…

Няня покачала головой и, видно, даже в ужас пришла.

– Опомнись, милая, этого на свете не видано, чего ты хочешь. Ты свет не переделаешь.

– Няня, ну пусть хоть один раз, на одну минуточку, я увижу такое, что не разрушится. Мне самой не надо, я только увидеть его хочу, знать, что оно есть на свете, в чем-нибудь, няня, все равно в чем, в малом, в великом, в горе, в любви…

– Не найдешь, принцесса моя дорогая, не мучай себя напрасно… Нет на свете того, чего ты- ищешь.

Принцесса вспыхнула.

– Не верю я тебе, – сказала она громко, – не может этого не быть, раз я хочу! На всякое желание, если оно родится в сердце человеческом, – есть ответ! Найду ли или не найду – но искать буду до последнего часа!

VIII

Пошла яхта из пролива в пролив, огибала земли и острова, а принцесса опять сидела на палубе и смотрела в волны.

Страна, куда они ехали, была бесплодна и желта, берега низки и каменисты. Солнце здесь светило яркое и сильное, выжигало каждый лист, каждую травку. Принцесса не зелени искала, она глядела в свой бинокль на желтую небольшую скалу в стороне от моря, за широким и некрасивым издали городом.

На берегу солнце упало на плечи принцессы и ее спутников всей своею тяжестью. В глазах у них стало темно на минуту.

Няне сделалось дурно и ее отвезли обратно на яхту, где было прохладно. Принцесса от жары только немного побледнела – и приказала везти себя мимо домов и улиц, к желтому пригорку.

Она оставила свиту и даже лакеев внизу, в карете, а сама стала подниматься по обвалившейся мраморной лестнице, между разбитыми ступенями которой вьются высохшие корни весенней травы.

Долго ждали внизу придворные, наконец обеспокоились, охая вылезли из кареты и отправились посмотреть, что ста лось с принцессой.

Под ослепительным солнцем, в розовой пыли, которая блестела, как бриллиантовая, среди мраморных брызг и осколков упала безумная принцесса, лицом к земле – и плакала тяжело и горько. Около нее лежали покорные трупы умерших, упавших колонн, а на высоте, между живыми – едва живыми – веял ветер с моря, и принцесса слышала, как он шумел и повторял: «Недолго вам!.. Недолго вам!..»

Страшно стало и придворным на этом горячем и забытом кладбище. Они не знали, да и знать не хотели, что тут была когда-то живая и великая красота, живые люди говорили живые речи… Все прошло. И не было, потому что нет.

IX

Кому эта сказка ни рассказывалась – непременно каждый думал, что тут ей и конец. Но сказки больше похожи на жизнь, чем это кажется с первого взгляда; а в жизни ничто не обрывается и повторится много раз прежде настоящего конца. Поэтому не кончена и сказка.

Старый министр покачал головой, когда привезли домой принцессу. Не помог его совет. Пришлось ему уступить, испробовать и те средства, которые раньше предлагали другие придворные. Начались в сиреневом дворце балы, пиры и праздники. Стали съезжаться соседние принцы и князья, много было вельмож и придворных.

Принцессу ожидали видеть задумчивой и бледной, и она вышла такая веселая, что все удивились. Длинное белое платье с лиловыми лентами шуршало по коврам, когда она обходила стол кругом и угощала гостей. Чем чаще повторялись банкеты, тем любезнее становилась принцесса, особенно с некоторыми. Она глядела на них беспокойными глазами, не спорила, угождала им, и все точно чего-то ждала от них.

– Принцесса ведет игру неумело, – шептались придворные. – Принцесса заискивает… Принцесса хочет поймать жениха… Только напрасно она гонится сразу за несколькими зайцами…

Но прошло короткое время – и принцесса отшатнулась от своих любимцев, точно они вдруг изменились. Принцы, избалованные вниманием, пробовали делать ей глазки за столом, потом надулись – но принцесса ничего не заметила. Она стала опять печальной, от позднего пира уходила на крыльцо и глядела на зеленую утреннюю зарю.

Между частыми посетителями праздников в сиреневом павильоне был и сын старого министра, совсем еще юный, почти мальчик. Так как он не происходил из княжеского или герцогского дома, то и носил имя не двойное. И не только не двойное, но даже и не звучное. Звали его просто – Челава.

Челаве пошел только двадцатый год, однако он не лишен был сообразительности и раз навсегда решился провести свою жизнь так приятно, аккуратно и умно, чтобы можно было потом умереть без досады. Судьба отказала ему в знатном имени, не наделила талантами и даже красотой; но Челава думал, и не ошибался, что и при его доле талантов и красоты можно недурно устроиться. Не то, чтобы он жаждал сделать себе карьеру, добыть денег и на этом успокоиться – Боже сохрани! Он далеко не был чужд нежному, изящному, сентиментальному – он даже находил, что без этих «элементов» и жизнь не в жизнь; но любил, чтобы все шло к своему месту, в порядке, а углы чтобы не выставлялись.