Том 1. Новые люди - [170]

Платон Николаевич оживился.

– Танточка, если бы я мог рассчитывать на вашу помощь относительно матушки… Ну, хоть первое время, пока что…

Если б вы обе согласились отпустить меня поискать работы или службы какой-нибудь по сердцу, на свободе – я бы, танточка, женился… Она мне и нравится, и вообще, так, чувствуется…

– Ты про кого говоришь?

– Да про эту маленькую, Анюту… Я думал – вы, танточка, знаете…

– А что мне тут нужно знать? Ты ей предложение сделал?

– Нет, я предложения не делал… Но так, вообще… Она мне нравится…

– Я вызвала тебя, Платон, имея для тебя в виду подходящую невесту, жениться на которой ты обязан, потому что своей женитьбой ты обеспечишь, успокоишь мать, а сам пристроишься. Я же твоей матери, ни тебе самому из заработка помогать не должна. Я устраиваю для тебя всякую возможность, а если ты обязанности не исполнишь, то я отступаюсь. Я сама бедный человек.

Платон Николаевич смотрел на тетку испуганно, еще не понимая.

– Мой план был и есть таков, – продолжала она – чтобы тебе жениться на Лидии Винниченко.

Платон Николаевич вскочил в ужасе.

– Как, на Лидии? Да что вы! Да это невозможно. Это не годится.

– Почему же? – спокойно возразила Каролина Петровна. – Вот послушай. У нее дом, тысяч шестьдесят деньгами да хутор хороший в Черниговской губернии. И после матери кое-что останется. Надо тут подумать. Ты делами будешь управлять, а нет – то и без тебя обойдемся. На хутор поедешь. Туда мамашу перевезешь. Умней этого тебе нельзя поступить.

– Тетушка, что вы! Мне Лидия не нравится. Да и не пойдет она за меня. И мать ее не отдаст. Что я? Нищий, ни положения у меня, отец был управляющим…

– Их тоже положение не генеральское. Что мать воображает за богача отдать – то правда. Ну, а я на что? Я все могу устроить. Лида же – девушка умная. Мы с ней давно переговорили. Ты ей весьма нравишься.

Платон Николаевич казался убитым. Голос тетки был решителен и тверд.

– Ты изъявишь согласие, и мы немедленно это и устроим. Теперь время, а то будет пост петровский. Мать твоя мне пишет и благословляет тебя.

– Послушайте, милая тетя, это невозможно. Я сознаю, что вы не обязаны, что я, негодный, обязан служить, кормить мать, что я, действительно, поступаю скверно… Ну я буду служить, постараюсь как ни на есть… Да не хочу я на этой жениться… Мне та нравится, Анюта, я лучше на ней женюсь… Что ж это? Ведь я не знал… И я ей тоже нравлюсь… Она же такая покинутая… Жаль мне, тетя!.. Голубушка, не заставляйте меня, я знаю, вы меня на все можете уговорить, не дайте мне ее покинуть, я этого не могу!

– Может быть, я сделала ошибку, не разъяснив тебе раньше моих планов. Но я не думала, что ты так неосмотрительно, ничего не узнав, начнешь завлекать молодую девушку. Но как ты предложения, говоришь, не делал, – то все это поправимо. Она себе женихов в своем кругу найдет. Кто ее сильно полюбит – возьмет и без приданого, и без имени. Нам она не годится; мы хоть бедны, да все семейство у нас честное. Анна же просто цыганки дочь, таборной цыганки. Ведь это всем известно. Дочку она отцу прикинула – а сама опять в табор ушла. И неизвестно где скитается. Из этакой семьи нам не нужно. Девушка, говорят, на мать и похожа. Ты ей сегодня нравишься, а завтра другой понравится. Тут на это смотреть нечего. Не ее, а тебя жалеть придется, если такую взять. Ее только смути – она сейчас готова. Тебе ее смущать не следовало.

Бедный Платон Николаевич опустил голову и лепетал бессвязно:

– Все-таки мне жаль… Какое мне дело – чья дочь… Разве она виновата? За что же я?..

До сих пор спокойная Каролина Петровна рассердилась.

– К чему это я с тобой говорю, в самом деле? Не я у тебя одолжения прошу! Делай, что знаешь. Женись на нищей девчонке. Бросай мать при дороге. Служить он будет1 Ищи, поди, места. Когда спохватился! А мать больна, ее в город, в Полтаву, надо везти, операцию делать. На какие деньги ее повезешь? Или так, околеть бросишь, сынок единственный? О нем же заботишься, он же гримасничает! Да не надо! Кто своих обязанностей не понимает – с тем я времени не трачу!

Она встала в негодовании. Платон Николаевич схватил ее за платье.

– Не уходите, постойте… Мы решим, мы подумаем… Зачем вы мамаше-то написали обо всем? Ну – мы подумаем… Как же так сразу?

– Не о чем думать. Кажется, ясно. Не хочешь – я напишу матери, чтобы и не ждала. Тут время не терпит. Надо решать.

Платон Николаевич молчал.

– А еще о жалости твердит, – язвительно произнесла Каролина Петровна. – Уж если родную мать не жалеет, так о чужих вспоминать не приходится… Ступай-ка, я спать ложусь.

Платон Николаевич пошел к двери. Но у порога вдруг остановился, обернулся, махнул рукой и проговорил:

– Что ж… И так – и иначе, все равно я буду подлец… Делайте со мной, тетя, что хотите. В ваши руки отдаюсь.

VIII

Аня ходила по зале, из одного угла в другой. Лицо ее было желто и не только не напоминало лица ребенка, но даже не казалось молодым. Это черты пожилой, измученной женщины. На висках лежали зеленоватые тени, углы рта опустились.

Три дня она не видала Платона Николаевича. Пробовала ходить вниз – но и там его не было, а Лида и Каролина Петровна так странно смотрели на нее и так холодно говорили, что она спешила уйти, ей было стыдно и нехорошо с ними. Ходила она в сад, где они часто встречались и куда, после вечера на лестнице, она звала его на другой день. Тогда он пришел, но почти не удалось поговорить, – к ним в беседку явилась Лида с работой. Все равно Аня была счастлива, потому что он сидел около нее, смеялся, шутил и порой смотрел с лаской. Что в глазах была к ней ласка – это она знала наверное. Потом они встретились случайно у крыльца, вечером; Аня кинулась к нему и только успела шепнуть: