Том 1. Авиация превращений - [7]

Он юношей глядит

смеется и рулит

остановив жужжанье мух

слетает медленно на мох.

Она: лежу Я здесь в мученьях.

Он: сударыня, я ваша опора.

Она: я гибну, дай печенье.

Вместе: мы гибнем от топора!

Холодеют наши мордочки,

биение ушло,

лежим. Открыли форточки

и дышим тяжело.

Сторожа идут стучат.

Девьи думы налегке.

Бабы кушают внучат

Рыбы плавают в реке.

Елки шмыгают в лесу

стонет за морем кащей

а под городом несут

Управление вещей.

То им дядя птичий глаз

ма <нрзб.> сердце звучный лед

вдруг тетерев я пешком зараз

улетает самолет.

Там раздувшись он пропал.

Кто остался на песке?

Мы не знаем. Дед копал

ямы стройные в тоске.

И бросая корешки

в глубину беспечных ям

он готовит порошки

дать болезненным коням

ржут лихие удила

указуя на балду

стойте други, он колдун,

знает <нрзб.> дела

вертит облако шкапов

переливает муть печей

в небе трио колпаков

строит башни из кирпичей

там борзая солнце греет

тьму проклятую грызет

там самолет в Европу реет

и красавицу везет.

Она: лечу я к женихам.

Пилот: машина поломалась.

Она кричит пилоту: хам!

Машина тут же опускалась

Она кричит: отец, отец,

я тут жила. Я тут родилась.

Но тут приходит ей конец.

Она в подсвечник превратилась.

Мадлэн ты стала холодна

лежать под кустиком луна

склонился юноша к тебе

лицом горячим как Тибет.

Пилот состарился в пути.

Руками машет — не летит.

Ногами движет — не идет.

Махнет разок — и упадет

потом года лежит не тлен.

Тоскует бедная Мадлэн

плетёт косичку у огня

мечты случайные гоня.

Всё.

январь 1927

Искушение

Посвящаю К.С. Малевичу

Четыре девки на пороге:

Нам у двери ноги ломит.

Дернем, сестры, за кольцо.

Ты взойди на холмик тут же,

скинь рубашку с голых плеч.

Ты взойди на холмик тут же,

скинь рубашку с голых плеч.

Четыре девки, сойдя с порога:

Были мы на том пороге,

песни пели. А теперь

не печальтесь вы, подруги,

скинем плечи с косяка.

Хор:

Все четыре. Мы же только

скинем плечи с косяка.

Четыре девки в перспективе:

Наши руки многогранны,

наши головы седы.

Повернув глаза к востоку,

видим нежные следы.

Лишь подняться на аршин —

с незапамятных вершин

все исчезнет, как плита,

будет клумба полита.

Мы же хвалимся нарядом,

мы ликуем целый день.

Ты взойди на холмик рядом,

плечи круглые раздень.

Ты взойди на холмик рядом,

плечи круглые раздень.

Четыре девки, исчезнув:

ГРОХ-ХО-ЧЧА!

Полковник перед зеркалом:

Усы, завейтесь! Шагом марш!

Приникни, сабля, к моим бокам.

Ты, гребень, волос расчеши,

а я, российский кавалер,

не двинусь. Лень мне или что?

Не знаю сам. Вертись, хохол,

спадай в тарелку, борода.

Уйду, чтоб шпорой прозвенеть

и взять чужие города.

Одна из девиц:

Полковник, вы расстроены?

Полковник:

О, нет. Я плохо выспался.

А вы?

Девица:

А я расстроена, увы.

Полковник:

Мне жалко вас.

Но есть надежда,

что это все пройдет.

Я вам советую развлечься:

хотите в лес? — там сосны жутки…

Иль, может, в оперу? — Тогда

я выпишу из Англии кареты

и даже кучера. Куплю билеты,

и мы поедем на дрезине

смотреть принцессу в апельсине.

Я знаю: вы совсем ребенок,

боитесь близости со мной.

Но я люблю вас…

Девица:

Прочь, нахал!

Полковник ручкой помахал

и вышел, зубом скрежеща,

как дым выходит из прыща.

Девица:

Подруги! Где вы?! Где вы?!

Пришли четыре девы,

сказали: «Ты звала?»

Девица (в сторону):

Я зла!

Четыре девицы на подоконнике:

Ты не хочешь нас, Елена.

Мы уйдем. Прощай, сестра!

Как смешно твое колено,

ножка белая востра.

Мы стоим, твои подруги,

места нету нам прилечь.

Ты взойди на холмик круглый,

скинь рубашку с голых плеч.

Ты взойди на холмик круглый,

скинь рубашку с голых плеч.

Четыре девицы, сойдя с подоконника:

Наши руки поднимались,

наши головы текли.

Юбки серенькие бились

на просторном сквозняке.

Хор:

Эй, вы там, не простудитесь

на просторном сквозняке!

Четыре девицы, глядя в микроскоп:

Мы глядели друг за другом

в нехороший микроскоп.

Что там было, мы не скажем:

мы теперь без языка.

Только было там крылечко,

вился холмик золотой.

Над холмом бежала речка

и девица за водой.

Говорил тогда полковник,

глядя вслед и горячо:

 «Ты взойди на этот холмик,

обнажи свое плечо.

Ты взойди на этот холмик,

обнажи свое плечо.»

Четыре девицы, исчезнув и замолчав:

? ПОЧ-ЧЕМ-МУ!?

всё

18 февраля 1927

Пожар

Комната. Комната горит.

Дитя торчит из колыбельки.

Съедает кашу. Наверху,

под самым потолком,

заснула нянька кувырком.

Горит стена. Посуда ходит.

Бежит отец. Отец: «Пожар!

Вон мой мальчик, мальчик Петя,

как воздушный бьется шар.

Где найти мне обезьяну

вместо сына?» Вместо стен

печи вострые на небо

дым пускают сквозь трубу.

Нянька сонная стрекочет.

Нянька: «Где я? Что со мной?

Мир становится короче,

Петя призраком летит.»

Вот мелькнут его сапожки,

Тень промчится, и усы

вьются с присвистом на крышу.

Дом качает как весы.

Нянька бегает в испуге,

ищет Петю и гамак.

 «Где ж ты, Петя, мальчик милый,

что ж ты кашу не доел?»

 «Няня, я сгораю, няня!»

Няня смотрит в колыбель —

нет его. Глядит в замочек —

видит комната пуста.

Дым клубами ходит в окна,

стены тощие, как пух,

над карнизом пламя вьется,

тут же гром и дождик льется,

и в груди сжимает дух.

Люди в касках золотых

топорами воздух бьют,

и брандмейстер на машине

воду плескает в кувшине.

Нянька к ним: «Вы не видали

Петю, мальчика? Не дале

как вчера его кормила.»

Брандмайор: «Как это мило!»

Нянька: «Боже мой! Но где ж порядок?

Где хваленная дисциплина?»

Брандмайор: «Твой Петя рядом,