Толя Швеин и Святой - [30]

Толя решил подать пример и замолчал. Он тщательно собирал в голове мысли, образы. Потом заинтересовался происходящим по телеку – там показывали разбомбленный город в Сирии или что-то такое. Потом картинка сменилась, появилась реклама, и он перестал следить. Прошло несколько минут, и он сказал:

– Вот и пожалуйста. Ни***. Пустота в голове. Пустота полнейшая. Ничошеньки нету, ничего! Мне и сказать-то тебе нечего?

– Чего ты? – девушка повернулась к нему и нахмурилась. – Чего тебе не нравится-то всё? Кайфуй.

– Кайфую, Таня, я ****нно кайфую. Я убил сестру и кайфую.

– Ты-ы-ы? Нет, её Лёша убил.

– Да заткнись ты.

Толя кое-как поднялся и ушёл в Нинину комнату. Она была захламлена гораздо меньше, но всё равно тут царил бардак. Толя стал смотреть на корешки книг, которые, может быть, Нина читала или хотя бы листала: «Записки из подполья», «Мы», какая-то поваренная книга, «Золотой телёнок», «Избранные речи русских адвокатов XIX века», учебник по механике для 1-го курса, сборник цитат Ларушфуко… Ладно, достаточно. Толя сел за её стол и взял фотографию папы. На ней он был совсем молодой. Наверное, Толя ещё не знал его тогда. Обычный мужчина лет тридцати: смеётся, нормально одет и, судя по мускулатуре, находится в хорошей форме. Интересно, что было после этого снимка?

Толе вдруг показалось, что за тонкой дверью слышны шорохи и голоса. Он перенёсся на тысячу лет назад, в тот вечер, когда был маленьким, и впервые понял, что этот дядя приходит к маме не просто так, а с какой-то целью. Смутная детская тревога поселилась в нём, но он никак не мог понять, с чем она связана. Что он может сделать плохого, а главное, зачем? Зачем вообще человеку что-либо портить, разрушать? Зачем человек постоянно придумывает себе ограничители, когда достаточно просто не делать зла. «Не делать зла» – такая лёгкая фраза, но даже любовь полна злом, что уж говорить об остальном.

И тут уже Толя переместился в другое время, не такое далёкое, и вспомнил, как ревновал какую-то девушку в институте, буквально сгорал от ярости при мысли, что она обжимается с кем-то другим, тогда как сам Толя остаётся незамеченным. Он поглядел на себя со стороны и подумал, что всё хорошее, что могла содержать его «любовь» – было тут же отравлено, и что пути в это прошлое нет, а исцеления для того человека не будет. И более того – разницы нет, это просто сознание пытается спрятаться и строит стеклянные стены и лестницы, чтобы отдалить прошлого себя от настоящего, но на самом деле никакого расстояния нет, и тот низкий ревнивый студентик-двоечник как был отравлен, так и сидит тут гнилой от ревности.

Толю мотнуло в другое время, и он увидел, как они жили вчетвером: папа, мама, Нина и он. «Прости меня, Нина», – сказал он, протягивая руки к высокой худой девушке, похожей на тростинку. «Если бы выбирал я, то, конечно, не родился бы ни в это время, ни у этих людей. И не встал бы на твоём пути. Но, как говорится, е***ий-случай, я тут». Девочка отпрянула и убежала в темноту коридора. Толя поднялся и пошёл за ней. Тут он столкнулся с Таней и чуть не сбил её – она была очень субтильная и лёгкая.

– Ты вообще ешь? – спросил он, обнимая её, чтобы поставить на место.

– Да, немного.

Ему понравилось дотрагиваться до её лопаток и спины и видеть, как замерцали её глаза, когда она почувствовала прикосновения. До этого взгляд её был совершенно слепой – даже непонятно, как она ходила.

– Ну, пошли, поедим.

Но в холодильнике ничего не было.

– Я щас.

Он выбрел на улицу. Только начинало смеркаться. «Ни хрена себе, я рано угасился», – подумал Толя, заходя в магазин. Он купил колбасы, сосисок, сыра, хлеба, сока, паштет, картошку, маринованные грибы, консервированные горошек и кукурузу, яблок, морковь, лук, приправы… – всё вместе почти на тысячу рублей. Но дома они стали есть только сосиски и хлеб, Таня не загорелась желанием готовить.

– Поела?

– Угу.

Он обнял её. Она придвинулась ближе. Прошло несколько минут, он взял в ладонь её голову и наклонил к себе. Она покорно опустила лицо в его шею.

– Колет? Моя борода? – спросил Толя. Таня мычанием дала понять, что нет.

Ещё через несколько минут он устал так сидеть и поменял позу, взял её за невесомый подбородок и потянул к себе. Девушка не сопротивлялась. Они неловко, как будто впервые в жизни, поцеловались. Получилось довольно сухо и бестолково, но искра провалилась в глубину его тела, и Толя почувствовал твёрдость у себя в брюках, необычную тем, что всё прочее тело было как бы ватным и невесомым. Он перенёс Таню в комнату, но почему-то не её, а Нинину, раздел и занялся с ней сексом.

Он чувствовал, что делает всё ужасно неловко и бестолково, но ощущения обострились в тысячу раз, и он получал удовольствие от каждой секунды, а больше всего от того, что наконец-то делает давно задуманное. Потом он уснул и проспал до середины ночи. Проснувшись, он заглянул в Танину комнату и убедился, что она сопит на своём диване, свернувшись калачиком. Даже что-то надела на себя. Его уже прилично отпустило, и Толя ощутил брезгливость. Больше здесь делать было нечего, и он пошёл к Чапиному дому.

Было очень холодно. Толя заметил, что после того, как немного удовлетворил похоть, вина перед Ниной как будто стала меньше. А может, он просто отоспался и немного пришёл в себя. Но прежняя боль притупилась, стала глухой и далёкой. Не принадлежащей ему нынешнему. Получается, кто-то в его голове соорудил ещё одну стеклянную стену, отсоединив прошлые переживания от настоящего и приписав их другому человеку в его теле. Странновато, но Толя принял и это. У Чапы он опять лёг спать, поставив будильник на шесть утра.