Толя Швеин и Святой - [14]

Вдруг он вспомнил, что бог, если бы он был, хотел бы, чтобы Толя простил Чапу. Он стал представлять себе это прощение, и действительно – издалека, если вообразить себе такую ситуацию и посмотреть на неё со стороны, – прощение имело свою прелесть. Если бы он простил, то маленькая часть чёрного налёта, которым было покрыто его сердце, сошла бы, и он сделал бы один вдох более свободным, чем предыдущий… Но правда в том, что нет никакого налёта, и нет никакого смысла прощать или не прощать. Раз друг всё забыл и сам не спешит попросить прощения, то этот случай будет жить только мерцающим светляком в Толиной памяти, и, наверное, так ему и суждено рано или поздно умереть в ней.

– Оказывается, кончился и ветер, и снег, – сказал Толя, чтобы отделаться от мрачных воспоминаний.

– Ну, так ночь же.

– А сколько щас?

– Десять пятнадцать.

– Ерундовое время.

Они прошли аллею в другом направлении, не заходя в Чапин дом, и вышли во двор. Прямо в песочнице на бывшей детской площадке группа ребят разожгла костёр и стояла вокруг него с кучей бутылок и закуски. Толе показалось, что он видит знакомую фигуру. Ему очень захотелось нащупать в памяти человека – имя уже словно плясало на языке, но всё никак не собиралось воедино из кучи танцующих букв. Он впервые пожалел, что они не взяли с собой выпивки, потому что казалось, если добавить хотя бы каплю допинга, имя найдётся. Но поскольку идти домой он не хотел, Толя шагнул в сторону фигуры.

С каждым шагом он узнавал её всё отчётливее. Можно было уже не идти, но к имени добавились запахи, звуки, ощущения из прошлого, и он уже как рыба на крючке – плёлся вперёд, утянутый мощным желанием вспомнить детство. Там было много дерьма, но над всем этим не довлели деньги. Кажется, тогда был другой ответ на сложные вопросы, и если туда вернуться, то…

Нина обернулась и посмотрела на него насмешливым взглядом. Постепенно и она вспомнила, и усмешка сменилась изумлением. Она даже приоткрыла рот и забыла о сигарете. Толя остановился. Тем временем Чапа пошёл с кем-то поздороваться. Потом кто-то подбросил в костёр доску, и пламя полыхнуло с новой силой, обрызгав Нинину левую половину лица оранжевым пятном. Вторая половина лица, напротив, потемнела, даже зрачок исчез, и Толе казалось, что он смотрит на половинку Нины, в то время как вторая исчезла в ночи. Потом жар коснулся и его лица, заставив попятиться. Тогда сводная сестра шагнула к нему навстречу.

– Ну, привет, – они, не сговариваясь, отдалились от толпы. Нина носила облегающую черную кожанку и узкие джинсы – всё подчёркивало её почти болезненную худобу. У неё были средней длины волосы, собранные в хвост, и яркая красная помада. Кажется, она ещё больше похудела и выросла.

– Привет, Толь, какими судьбами?

Он вкратце рассказал, зачем приехал.

– А, да, я чё-то такое слышала, – Нина стала курить, делая редкие глубокие затяжки.

– Не интересовалась, что там на самом деле?

– Да нет, конечно, зачем?

– Ну да… Я завтра пойду к нему. Выясню, – Толя вдруг с ужасом понял, что находит сестру очень красивой, хотя в детстве, всё то время, что они жили бок-о-бок, пока в восемнадцать Нина не сбежала из дома, считал её похожей на кобылу.

– Могу тебе рассказать, – добавил он.

– Да? Ну, давай.

– А где ты щас живёшь?

– Да там, ближе к центру… – она махнула рукой в сторону холма. – Точнее то там, то здесь, короче. Без пээм.

– Как?

– Без постоянного места, – Нина засмеялась. – Понимаешь, кому Москва, а кому Говнодельск. Тут особо квартир нормальных нет. Приходится жить, как получится.

– А-а, ну я это… Тоже живу в обычной квартире. С мамой и папой…

– В обычной квартире, – саркастически сказала Нина. – Боже ты мой, посмотрите, какой бедный москвич. Живёт в обычной квартире с мамой и папой. Ты прямо собирательный образ современного мужчины до двадцати пяти. Надеюсь, день рождения уже не в Макдональдсе справляешь?

– Не…

– А где?

– Ну, крайний раз в парке справлял.

– Ясно. А я набухалась, накурилась и заснула, прикинь?! – Нина расхохоталась. – Просто в дровища была, уже к полудню. Мне Танька такая: «Нина, хэппи бёздэй!», а я ей – «Мне п*****!» – я приехала и просто кончилась. Всё, можешь выключать свет, мне по***, я не встану! Так и не встала до двенадцати. Эти алкарики всё выпили без меня и даже свечку задули, прикинь? – она опять засмеялась.

– Да уж.

– Самый мой угашенный день рождения был, конечно, в семнадцать. Я была просто в гов-но-стан, Толик! Я была в такое… – она вытаращила глаза и стала водить руками из стороны в сторону, будто показывая, что не хватает слов, чтобы описать то состояние. – Ты просто не представляешь. А потом позвонил папа, и я такая, – Нина заговорила писклявым голоском: – Да, папуля, привет! А? Не, я с девочками тортик ем. Тортик, Толя!!

– Да-да, я помню тот день.

– То-ортик! А-ха-ха, ***! Знал бы он, сколько во мне уже плескалось тогда… А-а-а! – она схватилась за голову, потом, немного отдышавшись, перестав смеяться, спросила: – Так и чё там ваша квартира? Просторная?

– Не, так. Двушка.

– Ну, норм, норм… – затушив сигарету, Нина обернулась. Кт-то её звал. Она махнула рукой: – Отстань! Ко мне брателло приехал. Десять лет не виделись. Десять же, да? Сколько тебе тогда было? Пятнадцать?