Тольтекское искусство жизни и смерти: история одного открытия - [8]

– Ну вот! Начнем, понятно, с Сына Девы Марии!

Она поставила на широкую ветку фигурку Иисуса, позаботившись, чтобы она не упала. Изящно вылепленная из глины статуэтка изображала Господа с ягненком на руках. Затем Сарита извлекла Деву Марию, руки которой были раскрыты, как при вознесении.

– Вот так. Мать и Сын вместе, – удовлетворенно сказала Сарита и пробормотала молитву.

Мигель молча наблюдал. Она закончила молиться и заколебалась, видимо не зная, что делать дальше. Поджав губы, она снова склонилась над сумкой. Шумно порывшись в ней несколько секунд, она выпрямилась, держа в обеих руках грузную латунную статуэтку Будды. Она подняла взгляд на сына, как будто ожидая, что он будет возражать.

– А почему бы и нет? – сказала она. – Разве он такой гордый, что не может прийти на помощь другому учителю?

– Он не гордый, хотя у него есть на это все основания, – спокойно сказал Мигель, кивая в сторону мерцавших вверху огней. – Его послание до сих пор влияет на видение человечества.

– Истинная правда!

Старушка водрузила изваяние на дерево, втиснув его между двумя расходящимися ветвями. Закрыв глаза, она прошептала еще одну молитву – по-видимому, самому верховному бодхисатве. Еще раз удовлетворенно вздохнув, она опять полезла в сумку. На этот раз она нашла статуэтку поизящнее, завернутую в шелковую ткань. Это была китайская богиня, искусно высеченная из светлого нефрита. Немного подумав, она поставила ее рядом с Богородицей.

– Мать слышит мольбы своих детей. Она ответит на них. – Оглядев двух женщин, грациозно стоявших под огнями мира живых, Сарита улыбнулась. – Мать ведь всегда отвечает.

Следующей оказалась еще одна латунная фигурка – скрупулезно исполненный образ богини-воительницы Кали. Мигель представил себе, сколько соседских домов прочесала его мать, чтобы наполнить свою сумку этими предметами поклонения. Вряд ли она знала имена этих богинь, не говоря уже о том, что они из себя представляют.

– Как она тебе? – спросила Сарита. – Вид у нее боевой, только пусть не думает, что мы за смертью пришли.

– Ты же видишь, можно сражаться и ради чего-то более серьезного, чем смерть.

Сарита смотрела на сына, как бы ища у него понимания. Но когда он встретился с ней глазами, вместо поддержки она почувствовала замешательство. Быстро отведя взгляд, она приподняла нейлоновую сумку и потрясла ее. На дне что-то еще оставалось. Выудив последний предмет, она пожала плечами и вздохнула. Это был пластмассовый морячок Попай[7] из детства ее сына, с торчавшей изо рта трубкой и надутыми бицепсами. Она нашла его в ящике комода.

– Вот теперь можно поговорить! – засмеявшись, воскликнул Мигель. – Я это я, и точка![8]

Она довольно улыбнулась. Бог знает, что он нашел в этой глупой игрушке, но она не ошиблась – он обрадовался. Освободив морщинистые руки, она беспокойно одернула свою хлопковую ночнушку. Что еще? Нащупав карман, она вынула из него ожерелье: звезду Давида на серебряной цепочке. Ее она повесила на густо покрытую листьями ветку и крутанула. Затем сняла с шеи золотое распятие и накинула его на ту же ветку. Два талисмана вертелись, блестя в призрачном свете и отбрасывая огненные искорки на верхние ветки.

– Старые боги, новые боги… Какая разница? – прошептала она.

– А зачем вообще возиться с богами? – спросил ее сын. – Зачем призывать святых и предков? Зачем они здесь, когда встретились мать и сын?

– Потому что нам нужна помощь.

– Тебе нужна вера, но не в них.

– А… в кого же?

– Диву даюсь – ты ли меня об этом спрашиваешь?

– Я очень верю в тебя, мой ягненочек.

– Не в меня нужно верить. Верь в себя. Ведь именно эта вера привела тебя сюда, ко мне. Вера – это сама жизнь, она пронизывает всю материю и движет нами с тобой.

– Но ты совсем не двигаешься.

– Как это? Разве меня не передвинули?

Он покачал головой, во взгляде его была покорность судьбе. Что еще он мог сказать ей?

– M’ijo, я или верну тебя, или умру, но попыток не оставлю, – спокойно и отчетливо произнесла она.

«Так ведь и будет», – подумал он. Но сейчас она жива. Жизнь продолжает биться сквозь нее, заряжая ее старое тело не вызывающей сомнений волей. Если она собирается оживить его, ей понадобится эта воля, чтобы стать еще сильнее, ведь он стал ей эмоционально недоступен. Ей нужна будет непоколебимая вера, которая может произрасти только из осознанности – а она пока ей не дается. Да, даже мать Сариту, мудрую женщину, целительницу, еще ждут откровения, и впереди у нее путь, который так долго откладывался на потом.

– Сарита, сегодня ты не умрешь, – наконец заявил он. – Как, видимо, и я.

Он должен воспользоваться этой возможностью послужить своей матери. Она всегда была готова бороться за него. Всегда защищала его право быть тем, кто он есть, и добиваться того, чего хочет. Сейчас она защищает его право жить. Он видел, что лицо матери снова просветлело, – за прошедшие годы это лицо тысячи раз озарялось любовью и гордостью за него, и его воображение загорелось. Пусть у Сариты будет миссия, раз она ей нужна; он даст воину сразиться в последний раз. Пока это в его силах, он поможет ей отправиться в путь, который сам по себе куда важнее, чем намеченный пункт назначения.