Толстый - повелитель огня - [7]

Надежды оправдались, но как-то не так. Один из компании (не тот, не очкарик) заметил его метров за десять, сделал знак своим: «Подождите» и вышел навстречу. «Доигрались, – решил Тонкий. – Надо было сразу оттаскивать Федорова с Фоминым подальше, пусть бы потом подошли. А теперь…»

– Парень, знаешь, какой сегодня день?

Сашка невольно вздрогнул. В кино обычно спрашивают, который час, и сами же отвечают: «Время получать по шее». После чего по шее же и дают. Видимо, этот, в рваных джинсах, решил соригинальничать и объявить не время, а, скажем, «День разбитых носов» или «Праздник черного фингала».

«Вообще-то, не страшно, – думал Тонкий, с умилением наблюдая через огромное окно, как Вуколова одной рукой зажимает Федорову рот, а другой усаживает Фомина за столик. – Не страшно, со мной армия. Только и у рваных народу прибыло».

Да, пока он гулял, к тусовке у стены присоединились еще трое, без очков, без фингалов, зато шириной с полторы Вуколовых… Будет смешно, если это все Ванины друзья.

– Так какой сегодня день-то? – наседал этот, в рваных джинсах.

Тонкий уже подумывал, сразу ему врезать или подождать. Но на всякий случай ответил:

– Понедельник.

– А вот и неправда! – просиял парень. – Сегодня день смерти Виктора Цоя, мы собираем на свечки. Дай десятку, а?

Если бы не вновь прибывшие амбалы, Тонкий рассмеялся бы, не стесняясь. А он-то думал Ваня умный, Ваня с армией пришел, бить его будет! А Вани нет, зато есть всякие в рваных джинсах, которые стреляют у прохожих на пиво, а сами повод придумать не могут.

– День рождения Цоя в августе был, ты что?!

Парень разулыбался, как историчка, которой в кои-то веки ответили правильно.

– Правда! А ты, вообще, Цоя уважаешь или просто так подошел?

– Просто так, – честно ответил Тонкий, и зря. Улыбка у парня сползла и шмякнулась об асфальт. По крайней мере, Тонкий вздрогнул от этого неслышного шмяка. Парень набрал в грудь воздуха, огляделся – свои рядом – и торжественно произнес:

– Тогда и гуляй отсюда!

– А че, нельзя?

– Нет. Я сказал.

Тонкий не понял, кто, когда и что успел и какую развил при этом скорость, но за спиной послышались до боли знакомые голоса:

– Ты че, опух?

– Совсем?!

Федоров и Фомин. Вырвались из кафешки. Хотя, может, Вуколова и сама перестала их удерживать, видя, что дело плохо.

Если Рваный и растерялся, то на пару секунд, пока из-за спины не подошли его приятели:

– Это кто?

– Кони в пальто! – рявкнул Фомин. – Улица не купленная, ясно тебе?!

Вуколова ничего не говорила, просто стояла рядом. Тонкий лихорадочно разглядывал компанию: теперь все были к нему лицом и достаточно близко, чтобы разглядеть: нет ни одного фингала, нету! Но, кажется, это ненадолго…

Первым ударил вроде бы Федоров. Тонкий не разглядел, чья это рука вылетела из-за спины, мазнула его по уху (нет, не оторвалось) и врезалась под глаз джинсовому парню. «Теперь ты будешь Ваней», – подумал Тонкий, получая в челюсть и отдавая по ноге, потому что выше уже не доставал. Нога, как выяснилось, принадлежала Вуколовой, но Людке, месившей чей-то широкий живот, было решительно наплевать на такие мелочи. Фомин отбивался от обоих очкариков, короче, все при деле, один Тонкий полеживает себе на асфальте.

Чей-то ботинок промелькнул у самого лица. С железной пластиной, между прочим, мало не показалось бы. Надо вставать. Уцепившись за подвернувшуюся штанину, Тонкий встал и присоединился к драке.

Тяжелее всех приходилось Вуколовой. Первым делом Тонкий разбил ее противнику нос, переключив внимание на себя, а уж потом подумал, что так нечестно. Двое дерутся – третий не мешает. Хотя если дерутся всей толпой… Он получил под дых, и мысль оборвалась. Разглядывая носки ботинок, беспорядочно топтавшихся по асфальту, Тонкий заметил, как тихо все дерутся. Никто не ругался и не кричал, все только сосредоточенно сопели и старательно держали дыхание. Только старичок со своим саксофоном все портит:

– Врежьте этим, врежьте! И этой дуре…

Тонкий опять получил под дых и решил не отвлекаться. Выпрямимся, вдохнем (ох, как это трудно!) и вперед: замах – удар, замах – удар, не забыть увернуться от подлетающей ноги, а то…

– Еще раз здесь увидим, вы – трупы! – джинсовый парень пнул согнувшегося пополам Фомина и почему-то сам пошел восвояси. Остальные – за ним.

«Вот так заканчиваются драки. Быстро, бесславно и в самый неподходящий момент, когда ты только разогрелся». – Тонкий перевернулся на бок, встретился взглядом с Фоминым. Федоров лежал и смотрел в небо, вид у него был самый безмятежный, только разбитый нос портил картину. Вуколова, единственная, стояла на ногах и потирала ухо. Фомин счастливо улыбнулся Тонкому и выдал:

– Че, Санек, мы выиграли?

– Вообще-то, мы валяемся на асфальте, – попробовал возразить Тонкий.

– Да, но ушли-то они! – парировал Фомин, и Тонкий не стал его разубеждать. Зачем портить человеку настроение, тем более что человек, похоже, легко не отделался. Правое запястье у Фомина стало вдвое больше левого, и шишка, похоже, будет. Вуколовой разбили ухо, Федоров выглядел целеньким и бодрым, но, пока поднимался с земли, так гримасничал, что сразу было видно: помяли, и еще как. Себя Тонкий пока не видел, но догадывался: домашний фейс-контроль он сегодня не пройдет. В смысле: без лекции о вреде драк домой не пустят.