На четвертые сутки пути скучноватая и тесная жизнь в поезде стала совсем привычной. Выходя размять ноги на вокзалах незнакомых городов, мы с Жекой покачивались, как моряки, отвыкшие от берега в дальнем плаванье. Размеренный колесный перестук продолжал звучать в наших ушах.
Поезд шел на восток, а нам хотелось назад, в Подосинки. Там у нас дача. Там Жека играет с поселковыми собаками и ловит кротов, заливая водой их подземные ходы, а я хожу на речку с Варей. Ей тоже четырнадцать, и мы уже два раза целовались. Короче, в Подосинках здорово. Нет места лучше под Москвой. А что ждало нас впереди, мы с братом не знали.
В первую ночь Жека рыдал. Наши попутчицы, две студентки, отвлекали его пирожками. «С вишней? – деловито уточнял Жека. – Нет, с яблоками меня не утешают, поищите с вишней». Уничтожал пирожок и опять ударялся в слезы. В перерыве между рыданиями и обжорством он ангельским голоском пропищал, что мама выродила себе новую дочку, а нас отдала тетке. Потом, размазывая сопли, под страшным секретом выложил главную тайну: Алеша (это я) хочет обменять его на щенка; один раз дельце сорвалось, но опасность остается.
Студентки верили. Наверное, у них не было младших братьев. На меня смотрели, как на злобного идиота, а уж кем считали наших родителей, я старался не думать. Хотя на самом деле нас отправили к тетке из-за Жеки и только из-за Жеки.
Еще под Новый год мама нас обрадовала. Знаешь эти подготовительные разговоры? «Летом у вас появится братик или сестричка. Кого вы больше хотите?» и все такое, словно что-то зависит от нас.
Я-то спокойно смотрю на такие дела. Как на стихийное бедствие: появится, ну и спасибо, что хоть предупредили – успею попрятать ценные вещи. А Жека испугался, что братик или сестричка станет раскрашивать его книжки, френдить с его компа каких-то малолеток из Сыктывкара, ставить на его телефон хрюкающие и пукающие рингтоны – словом, выделывать всё, за что сам не раз получал от меня по шее.
И Жека запаниковал. Сначала он уговаривал маму выродить вместо ребеночка щенка немецкой овчарки. Хотя должен был понимать, что к чему, как-никак уже в школу пошел. Ему объяснили, что у людей, к сожалению, рождаются только люди, а овчарка нипочем не получится. «Так и быть, – разрешил Жека, – но поменяться-то с кем-нибудь всегда можно!».
Это было уже не смешно. Мама плакала после таких разговоров, потому что любила и нас, и еще не родившегося ребенка. Ей хотелось, чтоб мы жили дружно.
Тогда я сказал Жеке, что нашел, где меняют детей на щенков. Только детей там берут подрощенных, с первого класса… Обдумав эту информацию, догадливый братец объявил, что собака нам не нужна. Были б мы скотоводами, тогда другое дело. Собака могла бы стеречь наши стада. А так от нее одно разорение. Гораздо выгоднее держать в доме неприхотливого первоклассника. На одном собачьем корме он за год сэкономит себе на смартфон и новые ролики.
С тех пор, если спрашивали, кого Жека больше хочет, он отвечал: «Обоих оставим – и братика, и сестричку. Где двое, там и четверо. Что ли, мы тарелки супа ребенку не нальем?!» Взрослые умилялись. Они не знали, что у Жеки такая страховка на случай, если мама родит близнецов. Мол, даже четверо детей – еще не так много, чтобы менять одного на щенка.
В начале июня к нам в Подосинки привезли маму с новорожденной Ленкой. Жека заглянул в сверток и сказал: «Ой, косенькая!» И весь вечер пошел насмарку. Папа забыл о приготовленном фотике, мама не спросила, откуда на столе торт, который испекли мы с Варей. Битый час они стукались лбами над Ленкой, разглядывая, косенькая она или нет.
Назавтра Жека придумал новую пакость: «Чегой-то она похожа на монгольца. Мам, а вдруг ее перепутали в родительном доме?» Опять паника, мама с папой выясняют, чьи у Ленки глазки, чей носик. Как будто не привыкли, что недельный младенец похож не на маму, не на папу и даже не на монгола, а на свиную отбивную с пожарной сиреной. Жека был такой же, когда его привезли из роддома: красный, лысый и крикливый.
Каждый день Жека подкидывал нам что-нибудь новенькое. Подойдет молча и с озабоченным видом пересчитает пальчики у Ленки на руках. Разумеется, все бросаются пересчитывать пальчики, убеждаются, что их не четыре и не шесть, а ровно пять, и облегченно вздыхают. А Жека делится очередным открытием: «Мам, у ней головка кривая».
Или еще случай. Утром лежит он в постели, тихий-тихий, держится за живот и слабым голосом говорит: «Алеша, мои маленькие машинки бери себе, а ролики я завещаю Гришке из семисьпятой квартиры». А папа на работе. А маме от Ленки не отойти. А «Скорую» на дачу не вызвать, и остается одно: везти больного в Москву на электричке. Мы с Варей посадили Жеку в садовую тележку и покатили к станции. Жара, дорога никудышная, тележка пылит и застревает. Доплелись, а этот притворщик встал и говорит: «Чегой-то я уже выздоровел».
![Большая книга ужасов 75 [сборник]](/storage/book-covers/98/98d2ca9a8319df46fb62f4b7232575454c8d7601.jpg)