Толпа героев XVIII века - [35]

Не следует удивляться, что друзья и собутыльники Феодосия из Тайной канцелярии, Толстой и Ушаков, исполняя указ государыни, ничтоже сумняшеся, повлекли Феодосия в застенок, тем более что и с ними объятый гордыней иерарх после смерти Петра тоже испортил отношения. А уж тому, что все коллеги Феодосия по Синоду дали против него убийственные показания, и вовсе удивляться не стоит – Синод был клубком заклятых друзей. Струсивший Феодосий, оказавшийся в шкуре тех, кого он десятилетиями мучил и над кем издевался, лепетал в ответ на грозные вопросы: «Говорил от малодушия, а не от злобы», «Говорил от ревности к добру», «Говорил от глупости» и т. д. Таким объяснениям в застенках обычно не верят, да Федосий и не был искренен – то каялся, то был «спесив и о себе прощения не просил». Словом, вел себя как заматерелый, «заледенелый» государственный преступник. В итоге по указу государыни было предписано сослать его в холмогорский Корельский монастырь.

В июне 1726 года Феодосия привезли в этот северный монастырь, и тут-то он понял, что погиб безвозвратно. Начальник охраны подпоручик Степан Оголин, раньше жаловавшийся на спесивость арестанта, теперь писал в своих донесениях, что Феодосий просит милосердия и прощения. Но было уже поздно. Дело церковного иерарха в Тайной канцелярии становилось все толще и толще. Подходили все новые его коллеги, запоздавшие с доносами и разоблачениями, вскрылось хищение им денег из Новгородской епархии и множество других грехов. Феодосия лишили архиерейской и иерейской мантий, он превратился в простого монаха – старца Федоса.

Граф П.И.Мусин-Пушкин, посланный в Холмогоры в сентябре 1725 года, получил указ: «Федоса посадить в тюрьму, а буде тюрьмы нет, сыскать каменную келью наподобие тюрьмы с малым окошком, а людей близко той кельи [чтоб] не было, пищу определить ему хлеб да вода». Согласно этому указу, Феодосий был «запечатан», то есть замурован в келье под церковью. Окно и дверь заложили камнями, оставив только окошко для подачи еды. Там, во тьме, холоде, грязи, собственных нечистотах, без покаяния и слова участия он провел несколько месяцев.

Наступила зима, узник замерзал в холодной келье, но только в начале 1726 года его перевели в камеру с печью. Когда обезножевшего Федоса переносили в новое узилище, он сказал присутствовавшему при этом вице-губернатору Архангелогородской губернии Измайлову: «Ни я чернец, ни я мертвец. Где суд и милость?» На что получил от чиновника резкий, как удар кнута, ответ: «Не говори лишнего, а проси у Бога милости о душе своей». Это был приговор к смерти. Камеру вновь заложили камнями. 3 февраля того же 1726 года караульный офицер доложил Измайлову, что уже несколько дней Федос «по многому клику для подания пищи ответу не дает и пищи не принимает». Камеру вскрыли – Феодосий был мертв. Никто не знает точно, когда оборвалась грешная жизнь петровского сподвижника…

Борис Шереметев: российский кунктатор

Когда после очередной военной кампании граф Борис Петрович Шереметев приезжал к Рождеству в Москву или в Петербург, где ему пришлось по воле царя построить новый дом, его приветствовали как никого другого из генералов Петра Великого. Почти всю Северную войну он был главнокомандующим русской армией, ее старейшим фельдмаршалом, уважаемым, родовитым, степенным аристократом! Словом, как писал австрийский дипломат Корб, это «дельный боярин, доблестный воин, гроза татар и главное украшение России». Боярин и воевода Шереметев с младых ногтей, подобно его славным предкам, верой и правдой служил государю. Он был потомственный профессиональный военный и дипломат. С кем он только не воевал! С турками, татарами, шведами, душил мятежи казаков и стрельцов.

Крупный, даже толстый, с бледным лицом и голубыми глазами, Шереметев выделялся среди прочих вельмож своими благородными, спокойными манерами, любезностью и воспитанностью. Петр, государь деспотичный, склонный к непристойным розыгрышам над подданными, никогда не позволял себе проделывать их со старым воином, хотя шутил с ним весьма жестоко. В 1713 году, поздравляя Шереметева с рождением сына, царь писал: «Пишешь, Ваша милость, что оной младенец родился без Вас и не ведаете где, а того не пишете, где и от кого зачался». Грубая шутка Петра, видно, задела шестидесятилетнего фельдмаршала, вынужденного жениться по воле царя на молодой женщине, и он с достоинством и обстоятельностью отвечал ему: «И что изволите, Ваше Величество, мене спросить, где он родился и от ково, я доношу: родился он, сын мой, в Рославле. И по исчислению месяцев, и по образу, и по всем мерам я признаваю, что он родился от мене. А больше может ведать мать ево, кто ему отец». И более никаких шуток, хотя обычно царский адресат стремился угодить государю и поддержать затеянную им полупристойную игру.

Один из современников вспоминает, как разительно Шереметев отличался от своих собратьев-бояр. В 1699 году на похоронах любимца царя Франца Лефорта произошла безобразная сцена. Бояре нарушили предписанный государем порядок шествия и гурьбой, грубо оттесняя иностранных посланников, пролезли к самому гробу. Уже на кладбище Петр заметил непорядок и «произнес: “Это собаки, а не бояре мои”. Шереметев же (что должно отнести к его благоразумию) сопровождал, как и прежде, посланников, хотя все русские шли впереди». Когда же бояре и другие знатные особы кинулись к накрытым поминальным столам и «с жадностью пожирали яства», лишь «Шереметев считал недостойным себя обжираться вместе с прочими, так как он, много путешествуя, образовался, носил немецкого покроя платье и имел на груди Мальтийский крест».