Только ты - [19]

На луговину осторожно вышел одинокий жеребец-мустанг. На его теле виднелись еще не зажившие следы полученных в битве ран. Он нагнул морду к ручью и стал пить, поминутно поднимая голову и принюхиваясь к запахам, которые приносили порывы легкого ветра. Несмотря на раны, жеребец выглядел крепким и мощным, едва входящим в пору зрелости.

Зачарованная красотой молодого мустанга, Ева слегка подалась вперед в седле. Легкое поскрипывание кожи, казалось, не могло распространиться дальше ушей Белоногого, однако жеребец все же почувствовал ее присутствие.

Наконец мустанг напился, осмотрелся вокруг и медленно пошел прочь от ручья. Вскоре он стал щипать траву. Но его бдительность нисколько не притупилась. Почти ежеминутно он поднимал голову, принюхиваясь к ветру, чтобы определить приближение возможного врага. В табуне это было бы излишним, там есть другие уши, другие глаза, другие лошади, которые следят за запахами. Но этот жеребец был одиноким.

Еве пришло в голову, что Рено напоминал этого мустанга постоянной готовностью к бою, осторожностью, недоверием ко всему, одиночеством.

Ева услышала позади себя движение. Она повернулась в седле и увидела, что к ней через заросли бесшумным шагом приближается чалая.

Легкий порыв ветра вызвал шелестящий вздох у стройных молодых елочек. Белоногий беспокойно пошевелился, когда ветер донес до него запах мустанга. Ева молча потрепала мерина по шее, чтобы как-то успокоить.

— А где вьючные лошади? — негромко спросила Ева, когда подъехал Рено.

— Я оставил их на привязи на тропе. Они поднимут шум, если кто-нибудь попробует подобраться к нам с той стороны.

Рено поднялся в стременах и посмотрел в сторону луга. Затем снова уселся в седло.

— Нет кобыл, — сказал он тихо. Его губы растянулись в легкой улыбке. — Судя по его виду, этот молодой жеребец получил первый урок, связанный с женщинами.

Ева вопросительно посмотрела на Рено.

— Когда нужно выбрать между старым жеребцом, который знает, где найти пищу, и молодым, который сходит с ума по женщине и не знает ничего, — растягивая слова, произнес Рено, — женщина всегда выберет старого жеребца и полный комфорт.

— Женщина, доверившаяся обещаниям первого попавшегося молодого жеребца, у которого на уме только секс, не переживет и одной зимы.

— Ты говоришь как истинная женщина.

— Естественно, — сухо ответила Ева.

Рено неожиданно улыбнулся.

— Ты права.

Ева взглянула на жеребца, затем снова на Рено, вспоминая, что он сказал, когда забрал у нее золотое кольцо с изумрудами.

— Кто она была? — поинтересовалась Ева.

Рено поднял черную бровь в немом вопросе.

— Женщина, которая предпочла твоей любви комфорт и обеспеченность, — пояснила Ева.

Щетина на лице, выросшая за несколько дней пути, не смогла скрыть желваки, которые задвигались на скулах Рено.

— Почему ты считаешь, что была только одна женщина?

— Ты не похож на человека, которого нужно учить дважды.

Уголки рта у Рено приподнялись.

— В этом ты права.

Ева молча ждала, но в ее внимательных золотых глазах светилась сотня вопросов.

Перемена в голосе Рено была просто поразительной. В его тоне не было ни ненависти, ни любви — одно лишь холодное презрение.

— Что она тебе сделала?

Он пожал плечами.

— То же самое, что большинство женщин делает с мужчинами.

— Что же именно?

— Ты должна это знать, gata.

— Потому что я женщина?

— Потому что ты чертовски здорово умеешь дразнить… как и все женщины, которые распаляют мужчину, чтоб он сначала наобещал, а потом сделал почти все, что им нужно.

Рено прищурился и добавил:

— Почти все, но не совсем.

— Что же ты не сделал? Ты не полюбил ее?

Он не без горечи засмеялся.

— В том-то и суть, что это было единственное, что я сделал.

— Ты все еще любишь ее, — сказала Ева.

Ее слова прозвучали как обвинение.

— Зря ты так думаешь, — ответил Рено, искоса взглянув на нее.

— Почему?

— Ты всегда такая настырная?

— Любопытная, — быстро поправила его Ева. — Я ведь кошка, ты помнишь это?

— Это точно.

Рено снова поднялся в стременах, чтобы оглядеть окрестности. Никем не потревоженный, мустанг жадно щипал траву. Птицы спокойно расхаживали по заросшей травой луговине и перепрыгивали с ветки на ветку. В той стороне, где на границе леса и луга паслись на привязи вьючные лошади, не было заметно никакого движения.

Рено натянул повод, готовый возобновить путь к дому Калеба и Виллоу, что находился в горах Сан-Хуана.

— Рено, а чего она хотела от тебя? Чтобы ты убил кого-нибудь?

Он невесело улыбнулся.

— Это только ты можешь хотеть такого.

— Кого же я хотела бы убить?

— Меня.

— Что? — воскликнула Ева. — В этом-то нет никакого смысла!

Рено что-то пробормотал про себя и посмотрел через плечо на девушку, чьи золотые глаза, нежная грудь и пахнущие сиренью волосы преследовали его.

— Саванна Мари хотела жить в Западной Виргинии, где наши семьи до войны обладали фермами, — сказал Рено скороговоркой. — Но я знаю настоящий Запад. Я видел места, где не ступала нога человека, пил из ручьев, чистых, как божья улыбка, проходил через перевалы, у которых еще нет имени… Я держал на ладони каплю росы, горевшую в первых солнечных лучах.

Ева завороженно смотрела на Рено, удивляясь его волнению, его низкому и в то же время звучному голосу, когда он говорил об этой стране.