Только ты - [2]

– Ты зачем явился? – не дослушав дурацкой фразы про хорошее, которое у них якобы было, в упор спросила она.

– Ну… мне казалось, что мы с тобой еще не все друг другу сказали! – Он многозначительно искривил губы; в уголке рта, очень красивого рта, заиграла ямочка.

Его губы немного загибалась кончиками вверх, отчего казалось, что он вот-вот улыбнется. Катя еще помнила и эти губы, и эту улыбку. Иногда она даже снилась ей. Вместе с его поцелуями. Слава богу, в последние два года эти сны ее больше не тревожили. Они уже не были нужны ей, его поцелуи… совсем не нужны. О них ей теперь хотелось забыть.

– Так я тебя подожду? Или все-таки поднимемся к тебе?

– Ждать меня не нужно. И у меня тебе тоже делать нечего. Да и сказали мы друг другу уже все.

– Зачем ты так… Я очень часто мысленно беседовал с тобой. Я так много хотел рассказать тебе, Катюш…

– Меньше всего мне хочется разговаривать именно с тобой, – устало перебила визитера Катя. – И если тебе чего-то там кажется, ты крестись, Леш. Еще можешь «Отче наш» прочесть. Говорят, очень помогает. А сейчас, пожалуйста, пропусти меня.

Он подвинулся всего чуть-чуть, приоткрывая проход, но она не пошла на эту уловку, понимая, что он поймает ее в дверях. Его объятия, некогда столь желанные, теперь казались ей омерзительными.

– Отойди от двери, – приказала она. Голос ее не дрогнул. Или все-таки предательски дрогнул? Скорее второе, потому что Лешка вдруг развеселился:

– А то что, применишь табельное оружие? – Глаза смотрели на нее с нескрываемым интересом, губы готовились расплыться в знакомой лукавой улыбке.

Вот теперь она действительно разозлилась.

– Пошел вон! – сказала она грубо и хлопнула дверью так, что едва не отдавила нежданному гостю пальцы.

* * *

– Ты чего такая взъерошенная? – ласково спросил Тим, приподнимая пышные рыжие волосы и целуя Катю в свое любимое место на шее – там, где завитки были почти каштанового цвета, с сильным блеском и посверкивающими золотыми искрами.

Ей повезло – бутылка не разбилась. Хотя отбивные и пригорели, когда она, задумавшись, стояла у окна и, не чувствуя запахов и звуков, погружалась все глубже и глубже в прошлое. В прошлое, будь оно проклято! Как будто это прошлое мешало ей сейчас, сегодня любить Тима… Но, оказывается, мешало! И еще как!

– Я никогда не спрашиваю, что у тебя там, на твоей работе, я просто хочу, чтобы ты расслабилась…

И она расслабилась. По крайней мере честно попыталась. Но в то время, когда большая часть ее «я» всецело отдалась воле любимых рук, где-то в глубине оставалось местечко, которое было сжато, как пружина, напряжено, закрыто, захлопнуто, наглухо задвинуто засовом… И как она ни старалась открыться, как ни пыталась полностью слиться с Тимом, с которым у нее всегда получалось, все приходило само собой – и восторг слияния, и полное раскрепощение с последующим огненным взрывом, после которого она чувствовала себя и опустошенной, и наполненной какой-то новой радостью одновременно, но…

Имитировать оргазм – противная штука. Потому что ты не только обманываешь другого, но та, казалось бы, мизерная часть, что осталась недоступной для любимого, неимоверно разрастается, завладевает всем, грозя стать полноправной и единственной. Превратиться в Катю. Другую Катю. Из другой жизни…

Она осторожно высвободилась из рук Тима и откинулась на подушки. Во всем, что касалось их отношений, он тоже обладал повышенной чувствительностью, и сейчас не то чтобы почувствовал обман – скорее ощутил, что она нуждается в каком-то другом утешении, чем нехитрая постельная игра. Он перебирал пальцами ее густые волосы, зная, как ей это нравится, а она лежала у него на груди и слушала, как бьется его сердце… Это всегда ее успокаивало. Сердце Тима, голос Тима, глаза, лицо… такие родные – и такие непохожие на те, с которыми ей пришлось столкнуться сегодня.

Тим казался ей родным всегда – с того самого первого мига, когда она, очнувшись после многодневного забытья, увидела у изножья своей кровати его фигуру, освещенную ярким весенним солнцем. Она вернулась тогда… И жизнь как будто началась сызнова, наступил какой-то новый отсчет, и во всем этом новом был он – Тим. Наверное, именно он и был началом, той самой точкой отсчета, с которой началось новое. Но как долго она думала, что она для него – всего лишь пациентка. Интересный случай. Да и на какое мужское внимание могла рассчитывать она – обритая наголо, утыканная какими-то омерзительными иголками и трубками, лежащая под простыней в одних только памперсах?..

Катя вспомнила, как после выписки Тим как-то скомканно и глядя в сторону ткнул ей в руки бумажки, где на пяти (о господи, на пяти!) страницах его четким, совершенно не врачебным, убористым почерком было перечислено все, что с нею случилось. Все, кроме одного – нового чувства. Он об этом не знал. Катя очень надеялась, что он не заметил. Она честно старалась закрывать глаза на обходах и не пялиться на лечащего врача. Тогда, в коридоре, когда он уходил, она осталась растерянная, так и не сказав ему приготовленных слов благодарности, сжимая в одной руке ворох бумажек, а в другой – дурацкий пакет со своими умывальными принадлежностями (больше ничего мама нести ей не позволила…).