Только с дочерью - [140]

Когда мы наконец достигли вершины, в моем изможденном мозгу пронеслась мысль: раз мы преодолели самую что ни на есть крутую гору, значит, возможно, здесь и граница.

– Турция? Турция? – спросила я поддерживавшего меня под руку человека.

– Иран, Иран, – ответил тот.

Мы сели верхом, чтобы начать спуск. Однако вскоре увязли в высоких сугробах. Передние ноги моей лошади подкосились, и я забороздила сапогами по снегу. Проводник тыкал ее в ребра, тянул и толкал до тех пор, пока мужественное животное вновь не встало на ноги, чтобы продолжать путь.

Уже у подножия горы мы увидели ущелье – огромной, зияющей дырой между горами лежало плато.

Мой проводник вплотную приблизился ко мне, чтобы я могла его видеть, и прижал палец к губам. Я затаила дыхание.

Несколько минут все стояли в молчании. В горах мы были скрыты от посторонних глаз. Но раскинувшееся впереди заснеженное плато подсвечивалось мерцающими звездами. Наши тени будут отчетливо прорисовываться на фоне этой гладкой белой простыни.

Проводник вновь сделал мне знак молчать.

Наконец один из людей осторожно двинулся вперед. Когда он ступил на плато, я увидела его едва различимый серый силуэт. Затем он пропал из виду.

Спустя несколько минут он вернулся и что-то шепнул Мосейну, тот в свою очередь – моему проводнику. Потом едва слышно он обратился ко мне.

– Мы должны переправить вас по очереди, – сказал он на фарси. – Тропа, огибающая ущелье, слишком узка и опасна. Сначала мы переведем вас, потом перенесем ребенка.

Мосейн не оставлял мне выбора. Он двинулся вперед. Мой проводник потянул лошадь за уздечку, беззвучно и быстро ступая по следам Мосейна и уводя меня прочь от Махтаб. Я молила Бога, чтобы она не заметила моего отсутствия.

Мы вышли на плато, стараясь преодолеть открытое пространство по возможности быстро и бесшумно. Вскоре у самого края скалы мы увидели тропу, настолько узкую, что на ней едва могла уместиться лошадь. Мы двинулись по ней: сначала вдоль подножия горы, затем вниз, в ущелье, и снова наверх – на другую сторону плато. Эти люди знали свое дело. Через десять минут все было позади.

Мосейн вернулся за Махтаб, в то время как мой проводник остался со мной. Я молча сидела верхом в нетерпеливом ожидании минуты, когда увижу Махтаб; меня била дрожь. Глаза устали вглядываться в темноту. Пожалуйста, пожалуйста, поторопитесь, мысленно восклицала я. Я боялась, как бы с Махтаб не было истерики.

Ну вот и она, съежилась на коленях у одного из мужчин, вся дрожит и пусть опасливо, но молчит.

В этот момент меня окликнул проводник.

– Турция! Турция! – прошептал он.

– Слава тебе, Господи, – выдохнула я.

Несмотря на немыслимый холод, я вдруг ощутила благодатное тепло. Мы в Турции! За пределами Ирана!

Но до свободы было еще далеко. Если нас завидят турецкие пограничники, они могут просто открыть огонь по группе перебежчиков. Если этого не случится, то нас наверняка арестуют, и тогда придется отвечать на множество трудных вопросов. Но со слов Амаля я знала, что турецкие власти не вышлют нас обратно в Иран.

Тут меня пронзила жуткая мысль. Я с содроганием осознала: те двадцать минут, что я ждала Махтаб по эту сторону ущелья, я была уже в Турции, а она – все еще в Иране. Я благодарила Бога за свое неведение, в котором пребывала до тех пор, пока опасность не миновала.

Одновременно с этой мыслью меня пронзил жуткий ветер. Мы все еще находились в горах, где бушевала вьюга. Воображаемая линия на карте не прибавила физического тепла, в котором мы так нуждались. Какой ценой достанется мне свобода? Я была уверена, что потеряю несколько пальцев на ногах. И надеялась, что Махтаб страдает меньше, чем я.

Между тем нам предстояло одолеть еще один подъем, слишком крутой для лошади с верховым. На этот раз, соскользнув с лошади, я неуклюже повалилась в снег, прежде чем проводник успел меня подхватить. Они с Мосейном подняли меня на ноги и, поддерживая, повели вперед. Сколько еще я продержусь на адреналине? – подумала я. Вероятно, скоро силы меня покинут.

На какое-то время мой ум словно бы отделился от тела. Он отрешенно и в то же время с восхищением наблюдал за возможностями человека, совершающего отчаянные попытки подняться на вершину горы. Затем я видела себя спускающейся с горы верхом – это была возможность отдохнуть. А потом опять – из последних сил пешком карабкающейся на вершину другой горы.

– Сколько еще перевалов? – спросила я Мосейна.

– Рядом, – ответил он.

Я попыталась найти утешение в этих скудных сведениях, но мне прежде всего были необходимы тепло и отдых. Неужели здесь совсем негде укрыться, чтобы восстановить силы?

Я в очередной раз уставилась на мрачные очертания суровой вершины. Эта гора была выше и круче всех предыдущих – а может, мне только показалось, поскольку я цепенела от усталости?

– Это последняя, – шепнул Мосейн.

На сей раз, когда я спешилась, ноги мне не повиновались. Я шаталась на снегу, но не могла удержаться в вертикальном положении даже с помощью двух мужчин. Ноги словно отнялись – я перестала их чувствовать. И несмотря на лютую стужу, я ощущала сильный жар.

– Десять минут, – проговорил мой проводник, указывая наверх.